Версия для печати

Прагерманский язык и прагерманцы

Главная > Лингвистика > Языки > Ностратические > Индоевропейские > Германские > Германский праязык
Германские словари: Готский | Английский | Голландский | Немецкий | Норвежский


Словарь Старостина-Николаева: A | B | | D | | E | G | Gw | | Gwʰ | I(Y) | K | Kw | L | M | N | O | P | R | Sa- | Sl- | T | U(W)
Этимологические словари праязыков: А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Э | Ю | Я
Колесница - изобретение и главная боевая сила индоевропейцев

Предком германских языков был индоевропейский праязык, который немецкие языковеды называют индогерманским. Поэтому вам могут быть интересны индогерманские этимологические словари Кёблера и Уоткинса.

Страница о прагерманском языке и народе состоит из следующих разделов:

  • Формирование прагерманского языка и этноса
  • Фонетические законы для прагерманского языка
  • Прагерманские морфемы и деривация
  • Язык древних рунических надписей
  • Сетевые ресурсы по германскому праязыку
  • Труды о германском праязыке и древних германцах

О  моделировании современного общегерманского языка читайте страницу Синтез германских языков.


Формирование прагерманского языка и этноса

Возможные археологические культуры, соответствующие германской праобщности

Гипотезы появления германцев по археологическим данным (в порядке древности этногенеза):

  1. Гипотеза 1: Германцы – первое население северной Европы (10000–5000 гг. до н. э.). [И создали среднеевропейскую мегалитическую цивилизацию 4800-4600 гг. до н. э.?]
  2. Гипотеза 2: Германцы появились в эпоху культуры воронковидных кубков (4500–2700 гг. до н. э.). [И разрушили среднеевропейскую мегалитическую цивилизацию 4800-4600 гг. до н. э.?]
  3. Гипотеза 3: Германцы – результат слияния носителей индоевропейской культуры шаровых амфор с аборигенными культурами Северной Европы (3600–2150 гг. до н. э.).
  4. Гипотеза 3: Германцы – результат слияния индоевропейской культуры шнуровой керамики с аборигенными культурами Северной Европы (3000–2000 гг. до н. э.).
  5. Гипотеза 4: Германцы сформировались в раннем бронзовом веке в Центральной Германии в результате обособления группы носителей унетицкой культуры (2300–1600 гг. до н. э.).
  6. Гипотеза 5: Германцы сформировались в бронзовом веке в рамках культуры «северного круга» (1800–800 гг. до н. э.).
  7. Гипотеза 6: Германцы сформировались в железном веке в эпоху культуры Ясторф (600–100 гг. до н. э.).
  8. Гипотеза 7: Германцы сформировались в эпоху Римской империи.

Четыре компоненты германского языка-основы

Расселение германских племён со своей прародины с 8 в. до н.э.

Наибольшее количество общих инноваций германский имеет с италийским, кельтским, балтийским и славянским. Причем в большинстве случаев германо-итало-кельтские инновации отличаются от германо-балто-славянских. Это видно и при сопоставлении инноваций, распространенных в большой группе индоевропейских языков, однако наиболее явно различие между германо-балто-славянскими и германо-итало-кельтскими инновациями видно при сравнении эксклюзивных параллельных инноваций.

Распространение инноваций в северном индоевропейском ареале свидетельствует о том, что протогерманский формировался на территории, где встречались инновации, характерные для северо-восточного индоевропейского ареала (балто-славянский, а затем и балтийский) с инновациями, характерными для северо-западного индоевропейского ареала (итало-кельтский, а затем и италийский). Именно наличие общих германо-италокельтских и германо-италийских инноваций, отсутствующих в германском, балтийском и славянском, с одной стороны и наличие общих германо-балто-славянских и германо-балтийских инноваций, отсутствующих в италийском и кельтском, с другой стороны и определяло особенности протогерманского еще до формирования исключительно германских инноваций, таких, например, как последняя фаза Первого германского перебоя согласных (p t k > f þ h).

Возможно, италийско-германские инновации относятся к двум разным эпохам: к более раннему периоду, когда италийский и кельский еще не отличались друг от друга, а представляли итало-кельтское единство (период исключительных германо-итало-кельтских инноваций), и к более позднему периоду, когда италийский уже отличался от кельтского (период исключительных германо-италийских и особенно германо-оско-умбрских инноваций).

Подобное же отношение можно предположить и для германо-балто-славянских инноваций и германо-балтийских инноваций.

Заметным компонентом в формировании протогерманского были и его контакты с прото-саамо-финским, а возможно и с финно-угорским языком первой волны финно-угров в южной Скандинавии и северной Германии (возможно ими были носители культуры ямочно-гребенчатой керамики). Причем ряд общих германо-финно-угорских признаков (корневое ударение, долгие согласные) распространились и в италийский и в кельтский.

Наконец, четвертым компонентом в формировании протогерманского мог быть субстратный язык (или языки), от которого сохранились только заимствованные слова. Можно было приписать этому языку и те исключительные германские инновации, которые не имеют соответствия в соседних индоевропейских и финно-угорских языках, такие, например, как один из этапов передвижения согласных (p t k > f þ h), однако, если справедлива принятая датировка этого изменения (середина первого тысячелетия до н. э.), предположение о связи неизвестного субстрата с передвижением согласных мало вероятно.

Таким образом, еще до формирования исключительных германских инноваций у людей, говоривших на протогерманском языке, были основания определять его как особый язык, если к этому времени сложился особый германский этнос.

1. Германо-итало-кельтские и германо-италийские инновации

Существует целый ряд исключительных итало-кельто-германских инноваций: изменение /tt/ > /ss/ на стыках морфем, сокращение исконных долгих гласных, частичное изменение /kw/ > /p/ (в германском > /f/), появление дентального суффикса в формах прошедшего времени, сдвиг ударения на корень, появление долгих согласных.

Отмечается сходство корней германских и латинских редуплицирующих глаголов, cм. лат. pango - pegigi, гот. fāhan - faifāh ‘ловить’ (Solta 1974: 20), и сходное использование количественного аблаута при образовании глагольных форм, ср. лат. scabō ‘скрести’ - scābi, др.-исл. skafa - skóf (Ernst, Fischer 2001: 99). Причем некоторые инновации характерны только для германского и италийского (особенно для одного из протоиталийских языков протооско-умбрского).

К германо-италийским эксклюзивным инновациям относится спирантизация звонких придыхательных. Причем сходство с германским изменением более последовательно выражено в оско-умбрском, где, также как и в германском, спирантизация звонких придыхательных была характерна и для начала, и для середины слова, ср. напр., оск. mefiai, но лат. mediae; оск. tifei, умбр. tefe, но лат. tibi (Solta 1974, 18). Только для германского и оско-умбрского характернa и отсутствующая в латыни спирантизация /р/ и /k/ в сочетании с /t/, ср. оск., умбр. Uhtavis, лат. Octavius, умбр. rehte, лат. recte, оск. scriftas, лат. scriptae (ibid., 17). Наконец, германский и оско-умбрский единым образом образуют форму инфинитива, восходящую к окончанию существительных с основой на *-о в винительном падеже (в оскском инфинитив имеет окончание -um, в умбрском -om, в готском и в языке старших рунических надписей -an.

Германские и италийские языки объединяют и большое количество традиционно отмечаемых словообразовательных инноваций (общие словообразовательные суффиксы *-tuti, *-jo, *-no,*-nē, *-trō-, *-in, *-uo (ср. СГГЯ 1962 I, Порциг 1964; Ernst, Fischer 2001). Есть и сходного типа префиксация, ср. гот. gamains, арх. лат. comoine ‘общий’. Традиционно отмечают большое количество инноваций в лексике, общих для германского, кельтского и италийского или только для германского и италийского, и германского и кельтского. Германо-италийские исключительные соответствия затрагивают все семантические сферы, однако наиболее показательны германо-италийские эксклюзивные лексические соответствия, обозначающие примитивное оружие, а также бронзу (лат. sparus, дрисл. spjör; лат. arcus ‘лук’, гот. arhwazna, дрисл. ör ‘стрела’, sacena < *sakesna ‘ритуальный нож’, герм. *saxsa ‘нож’; лат. aes (род. пад. aeris) ‘медь, бронза’ < *ayos, гот. aiz) [2].

Существует множество общих германо-кельтских лексических параллелей и германских заимствований из кельтского. Однако отсутствие эксклюзивных германо-кельтских словообразовательных, фонологических и грамматических инноваций свидетельствует о том, что контакт германского с италийским в период формирования протогерманского был более тесным и более длительным, чем контакт с кельтским, который начался не раньше 800 до н. э.

2. Германо-балто-славянские и германо-балтийские инновации

Вторая большая группа инноваций объединяет германский с балтийским и славянским.

К общим германо-балто-славянским инновациям относятся:

  1. окончание -m в дательном падеже множественного числа [столам, рекам, охотникам],
  2. появление противопоставления полной и краткой (в германской традиции слабой и сильной) форм прилагательных [краток, краткий],
  3. появление местоименного склонения прилагательных [?],
  4. появление назализованных гласных, которое затронуло в германском в первую очередь конечные слоги и положение перед χ (>h), а в последствии распространилось в скандинавских и еще до ухода англов, саксов и ютов на Британские острова в ингвеонских языках и в позицию перед другими щелевыми.

Если справедливо предположение о существовании трех типов образования родительного падежа у тематических имен в индоевропейском и об окончании ō как особой балто-славо-германской изоглоссе (в германском к этому окончанию добавлялось -so местоименного происхождения) (Гамкрелидзе, Иванов 1984: 376-378), то к германо-балто-славянским инновациям следовало бы добавить и эту изоглоссу.

Помимо германо-балто-славяских эксклюзивных инноваций есть и эксклюзивные германо-балтийские инновации. К таким инновациям относится сочетание перехода краткого /о/ в краткое /а/ (ср. др.-вн. naht, лит. naktis, но лат. nocte) с переходом долгого /ā/ в долгое /ō/ (др.-исл., móðir, лит. motėris, но лат. māter). Сходной является и модель образования формы сравнительной степени прилагательного в германском и балтийском. И в германском и в балтийском она образуется сочетанием суффиксов *-en и *-es (Schmid 1989: 244; Zinkеvičius 1998: 120). В германских и в балтийских языках есть инструменталис с одинаковым окончанием (ср. дрвн. tagu, дрсакс. dagu, им. пад. tag, dag, лит. vilku им. пад. vilkas). Возможно в германском было и окончание инструменталиса на *-mi, которое соответствует балто-славянскому окончанию инструменталиса, ср. лит. sūnumi, стсл. synъmь (Zinkevičius 1998: 111).

Существует большое количество общих лексических и словообразовательных германо-балтийских и германо-балто-славянских инноваций. Особую группу германо-балтийских и частично германо-балто-славянских соответствий, отсутствующую в других индоевропейских языках, составляют сходные модели образования числительных. Часть из них охватывает германский, балтийский, славянский ареал, а часть касается только общих германо-балтийских образований. К германо-балто-славянским образованиям относится общая словообразовательная модель при образовании слова, обозначающего тысячу, ср. др.-исл. þúsund, прусс. tūsimtons, ст.-слав. tysęštа, и сходную модель для образования десятков, ср., ст.-слав. tri desętь, лит. trisdesimt, гот. þreis tigjus, но ср. лат. triginta, греч. τριάκοντα. К исключительным балто-германские параллелям относится образование числительных 11 и 12 с элементом -lif (ср. *twa-libu или *twalihwu и лит. -dvylika).

Уже давно был отмечен целый ряд исключительных германо-балто-славянских и германо-балтийских словообразовательных параллелей (напр., суффиксы *-isk, *-ing, *-ung, *-io, *-men (Stang 1972: 88-89; Ambrazas 1996: 126-127). Возможно, германский деминутивный суффикс -k-, характерный для всех германских языков, но особенно распространенный в западногерманских языках, мог быть заимствован из балтийского (ср. отсутствие перебоя в германском суффиксе). Образование с назальным инфиксом в балтийских языках и с назальными суффиксами в германских и славянских языках также считаются часто общей германо-балто-славянской изоглоссой (см., напр., СГГЯ IV: 193-194). Важной германо-балто-славянской инновацией являются префиксальные образования перфективных глаголов и [?] (ср. напр. гот. saihvan - gasaihvan, лит. matyti - pamatyti, ср. русск. видеть - увидеть.

Существование эксклюзивных германо-балтийских инноваций и отсутствие германо-славянских инноваций свидетельствует о том, что в эпоху формирования протогерманского его контакт с протобалтийским был непосредственным, а с протославянским опосредованным. Эти отношения похожи на отношения германского с италийским (непосредственный контакт в период формирования протогерманского) и кельтским (опосредованный контакт), см. выше.

3. Германо-финско-саамские соответствия

В германских языках можно обнаружить инновации, которые соответствуют фонологической структуре саамского и прибалтийско-финских языков. Традиционно к таким признакам относят начальное ударение, которое следует реконструировать не только для прото-финно-угорского (Itkonen 1955: 23), но и для прото-уральского, поскольку оно характерно и для самого архаичного из самодийских языков для энецкого (Терещенко 1993: 345). К инновациям, которые могут быть обусловлены контактами с финно-угорскими языками можно отнести и характерное для германских языков появление долгих согласных, ср. др.-исл. lokkr ‘локон’, греч. λύγνος ‘ивовый прут’, лит. lugnas ‘гибкий’; др.-исл. falla, лит. puolu (1. sg.) и т. п. Удлинение согласных - важная морфонологическая черта прибалтийско-финских и саамских языков, где при чередовании ступеней фактически каждый корень с простым согласным может иметь алломорфный вариант в форме с долгим согласным, см., напр., севсаам. monni ‘яйцо’ им. пад. - moni вин., род.; bihttá ‘кусок’ им. пад. - bihtá род., вин. Начальное ударение на корне и удлинение согласных было характерно и для прото-италийского и для прото-кельтского.

Изменение /ā/ > /ō/ в германском и балтийском могло быть связано особенностью раннего прото-саамо-финского, где не было долгого /ā/, но было долгое /ō/ (Korhonen 1988: 268) [6].

Предполагают и существование одной эксклюзивной германо-уральской изоглоссы: германское изменение по закону Вернера сопоставляют с уральским чередованием ступеней. По закону Вернера качество согласного определяется местом ударения, а по прибалтийско-финско-саамскому закону чередования ступеней - закрытостью или открытостью заударного слога (усиление согласного при открытом конечном слоге и ослабление при закрытом слоге, ср. протосаам. им. пад. ед. *kota, род. пад.*kotan > им. *koattē - род. *koaDēn, совр. севсаам. goahti ‘чум’ - goaði). Пости предположил, что чередование ступеней в саамском и прибалтийско-финском следует объяснять германским суперстратом, в котором в середине слова чередовались по закону Вернера звонкие и глухие (Posti 1953). Традиционно считается, что различие в ударении между словами типа *kota и *kotan в прото-финском состояло в большей ударности второго слога в словах с закрытым слогом, и эта особенность объясняет чередования в финском в соответствии с германскими чередованиями по закону Вернера, когда перед ударным гласным второго слога появлялся звонкий согласный вместо глухого. «Финны» переняли от германцев, говорящих «по-фински», произношение звонких в этой позиции. Идея Пости с некоторыми дополнениями поддерживается и сейчас (см., напр.: Kallio 2004), однако наличие чередования ступеней в части самодийских языков (Купер 1987) говорит против предположения о германском суперстрате в прибалтийско-финском и саамском. Поэтому либо чередование по закону Вернера в германском и чередование ступеней в финно-угорских языках развивались параллельно, либо мы имеем дело в данном случае с протосаамо-прибалтийско-финском влиянием на протогерманский (ср. Wiik 1997).

О давних контактах финно-угров с германцами свидетельствуют и многочисленные заимствования, среди которых есть и слова, заимствованные до последней фазы Первого перебоя согласных (ср. севсаам. gierdat ‘выдерживать’ < протосаам. *kiertё < досаам. *kärti < протогерм. *kardian (общегерм. *hardjan, ср. шв. härda).

4. Неизвестный языковый субстрат прагерманского

В конце XIX, начале ХХ века считалось, что значительное количество общегерманских слов с неясной индоевропейской этимологией могли быть заимствованы из неизвестного субстрата. Наиболее последовательно эту идею отстаивал З. Фейст, который считал, что около 30% общегерманского словарного состава не имеет соответствия в других индоевропейских языках, т. е., что значительная часть германских слов может иметь субстратное происхождение. К таким словам Фейст относил, прежде всего, слова «морской» семантики, такие как немецкие See ‘море’ (гот. saiws ‘озеро’, др.-исл. sær, sjór, др.-англ. sæ; др.-фриз. sē, др.-вн., др.-сакс. sēo), Segel ‘парус’ (др.-исл., др.-англ. segl, др.-фриз. seil, др.-сакс. segel, др.-вн. segal), Storm ‘буря’ (др.-исл. stormr, др.-англ., др.-сакс., storm, др.-вн. sturm) и т. д., замечая, что все германские названия рыб, кроме лосося, также не имеют соответствий в других индоевропейских языках (Feist 1919, 89; также Hutterer 1999, 45).

После работ Фейста этот список продолжал активно пополняться. Определились и основные семантические поля «субстратного списка». Кроме морской тематики и названия рыб к этому списку относят названия птиц, частей тела и другие слова. Однако, начиная с середины прошлого века и список Фейста и более поздние дополнения к этому списку стали подвергаться критическому пересмотру. Для многих считавшихся раньше субстратными германских слов была найдена приемлемая индоевропейская этимология (напр., Neumann 1971). Часть слов, традиционно относящихся к словам догерманского субстрата, ср., например, нем. Land, Netz, See, Beere, Distel, Möwe, Regen, Reh, Rohr, Taube, Traube, получили хорошую индоевропейскую этимологию (напр., Land, Distel, Möwe, Reh, Netz – Kluge/Seebold 1999: 185, 501, 572, 675). Этимология части слов является спорной, но все предлагавшиеся этимологии остаются индоевропейскими (Beere, Rohr, Taube – ibid., 89, 690, 817), и только этимология немногих слов из этого списка продолжает оставаться проблематичной (ср. See, Regen, Traube – ibid.: 674, 753, 833), хотя и для ряда этих слов предлагалась индоевропейская этимология.

Слова с неясной этимологией продолжают рассматриваться как возможные следы неизвестного субстрата, причем предполагается влияние этого субстрата не только на германский, но и на другие языки северо-западной Европы (Huld 1990). Боуткан отмечает, что для многих германских слов, не имеющих индоевропейской этимологии, характерна одинаковая структура. Многие из них двусложны и имеют чередование гласных во втором слоге (ср., напр., *aþal, aþil ‘имущество’; *durpul, durpil ‘порог’; *gadul, gadil ‘родич’; *magaþ, magiþ ‘девушка’; *hebon, hebun, *himin ‘небо’ и т. д. (Boutkan 1998). В некоторых случаях германские слова такого типа имеют соответствия в италийских языках, см. *ha(u)bud, haubid ‘head’ (lat. caput). А в некоторых случаях, как, в частности, в случае со словами, обозначающими яблоко и яблоню, которые также не считаются исконным индоевропейскими, характерны для ряда языков северной Европы (Hamp 1979). Сходство в структуре приведенных выше слов может свидетельствовать о том, что они заимствованы из одного языка.

Таким образом, в общегерманской лексике можно обнаружить группу слов сходной структуры, которые могут быть терпретированы как след неизвестного «северного» субстрата. Даже самые активные критики германского субстратного отмечают наличие в германском неиндоевропейских терминов, характерных для некоторых семантических полей (напр., названия представителей флоры и фауны), замечая, однако, что многое еще предстоит сделать для окончательного выяснения этого списка (Mees 2001: 28), с чем нельзя не согласиться. Наличие неэтилмологизированных слов сходной структуры свидетельствуют все же о наличии в германском пласта субстратных заимствований из неизвестного языка (см., напр., Sausverde 1996: 142). Причем в ряде случаев эта лексика могла быть заимствована из субстратного языка и в саамо-прибалтийскоский (как это могло произойти для слова для обозначения моря»), а возможно и в некоторых случаях и в балтийские языки (ibid.: 139–140) и в италийские языки (Boutkan 1998).
(Кузьменко Ю.К.)

Данные популяционной генетики о формирования генетического пула германоязычных народов

Если мы сравним данные популяционной генетики с анализом генетической структуры останков, то оказывается, что распространение хромосомных гаплогрупп в ареале формирования протогерманского языка в значительной степени соответствует распространению протогерманских инноваций. Ареал распространения соседних с протогерманским протобалтийского и протославянского языков соответствует ареалу наибольшей концентрации распространения гаплогруппы R1a, а ареал распространения протоиталийского и протокельтского соответствует ареалу распространение гаплогруппы R1b. Соответственно, в германоязычном ареале процент распространения R1b убывает с запада на восток, а R1a - с востока на запад.

Территория современной Германии и Скандинавии оказываются местом встречи двух идущих навстречу друг другу потоков генетических и языковых признаков. Причем оказывается, что лингвистическая картина с чуть большим количеством германо-балто-славянских и германо-балтийских инноваций по сравнению с германо-итало-кельтскими и германо-балтийскими более соответствует распределению R1a и R1b в Скандинавии, где процент R1a выше, чем в Германии [туда асы приходили - предки осетин сарматы, да и славянское благозвучие в шведском слогострое проявляется]. Эти данные могут свидетельствовать о справедливости традиционного представления о северной Европе, как об очаге формирования протогерманского [языка и этноса].

Третий (финно-угорский) компонент в формировании протогерманского может быть сопоставлен с участием языка носителей митохондриальной гаплогруппы U5 (а возможно и носителей митохондриальной гаплогруппы mtDNA V), в формировании протогерманского. О том, что одним из языков носителей гаплогруппы U 5 мог быть один из предков современных финно-угорских языков Скандинавии свидетельствует тот факт, что у саамов процент гаплогруппы типа U 5 самый высокий в Европе, и эта гаплогруппа сравнительно частотна и у других финно-угорских народов.

И, наконец, третий компонент формирования генетического пула германоязычных народов, который более всего определяет его генетическое своеобразие, это, прежде всего, гаплогруппа I1 и частично гаплогруппа I1c. Эти гаплогруппы могут быть связаны с популяциями оставившими след в германском языке в виде неиндоевропейской и нефинно-угорской субстратной лексики [нефинноугорские предки саамов?]. Предполагают, что это были представители энеолитической культуры воронковидных кубков (4000-2700 до н.э.) или еще более древней [её предщественника?] неолитической культуры Эртебеле (5300-3950 до н.э.).

Таким образом, приводимый выше материал позволяет установить связь между формированием протогерманских инноваций и формированием генетического пула германоязычных народов.

Фонетические законы для прагерманского языка

Ве́рнера закон

Закон Ве́рнера - закономерность, сформулированная К. Вернером в 1877 г., согласно которой общегерманские щелевые f, þ, h (возникшие из индоевропейских смычных p, t, k, по закону Гримма), а также s перешли после безударного гласного соответственно в звонкие b, d, g, z (последний затем перешёл в r).

Для определения места древнейшего ударения, не сохранившегося в германских языках, были использованы индоевропейские языки со свободным, подвижным ударением. Закон Ве́рнера объяснил различное отражение индо-европейских согласных, например в гот. broþar и fadar, taihun и (fimf) tigjus, разноместными ударениями в этимологически параллельных др.-греч. φράτωρ и πατήρ, δέκα и δεκάς, рус. де́сять и (пять)деся́т, санскр. bhrā́tā и pitā́.

Озвончение щелевых было связано с утратой свободного, подвижного индоевропейского словесного ударения, которое ещё сохранялось в древнейшем общегерманском языке: исчезновение просодического различия типа áfa~afá было компенсировано фонематическим различием áfa~ába.

Перенос индоевропейского ударения с корня на суффикс при образовании и изменении слов обусловил чередования f~b, þ~d, h~g, s~r, по закону Ве́рнера, главным образом в спряжении сильных глаголов некоторых древнегерманских языков, сохранённые в современных германских языках лишь как реликты (нем. bedürfen — darben, ziehen — zogen, нидерл. was — waren, vriezen — vroren, англ. was — were, швед. se —såg, slå — slog).

(В. Я. Плоткин, Лингвистический энциклопедический словарь)

Гри́мма закон

Закон Гри́мма - открытые Р. К. Раском в 1818 и систематизированные Я. Гриммом в 1822 регулярные соответствия между праиндоевропейскими и германскими шумными, возникшие при 1‑м германском (общегерманском) передвижении согласных:

  1. индоевропейские глухие смычные p, t, k стали германскими щелевыми f, þ, h, если им не предшествовал другой щелевой (лат. piscis — дат. fisk; рус. «три» — англ. three; лат. octo — нем. acht);
  2. индоевропейские звонкие смычные b, d, g стали германскими глухими p, t, k (литов. balà — англ. pool; рус. «едят» — швед. äta; лат. ego — нидерл. ik);
  3. индоевропейские придыхательные смычные bʰ, dʰ, gʰ стали германскими звонкими b, d, g (санскр. bharāmi, др.-греч. φέρω — исл. bera; санскр. madhyas — гот. midjis; санскр. stighnōmi — др.-греч. στείχω — нем. steigen).

Закон Гримма был первым достижением сравнительно-исторического языкознания. Остаются спорными время передвижения, его причины, фонологическая сущность, фонетический механизм, связи со сходными процессами в последующей истории германских языков и в других группах индоевропейской семьи [аналогичному процессу подвергся древнеармянский язык].

Ранее закон Гримма считался основанием для выдвижения германских языков на особое место в индоевропейской семье (Гримм, Э. Прокош) или для сомнений в их индоевропейском происхождении (А. Мейе). Закон Гримма отражает, по-видимому, исторические процессы, обусловленные эволюцией строя общеиндоевропейского языка и не ограниченные германскими языками (Л. Хаммерих, В. Я. Плоткин).

Новые реконструкции общеиндоевропейской системы согласных (Т. В. Гамкрелидзе, Вяч. В. Иванов) могут привести к пересмотру закона Гримма.

(В. Я. Плоткин, Лингвистический энциклопедический словарь)

Прагерманские морфемы и деривация

Прагерманские суффиксы абстрактных существительных

При исследовании словообразовательного аспекта абстрактных существительных (далее – АС) в трех древнегерманских языках – готском, древнеисландском и древневерхненемецком – было установлено, что данные существительные маркированы словообразовательными морфемами двух видов:

  1. основообразующими суффиксами, которые одновременно могли выполнять и словообразовательную функцию;
  2. собственно словообразовательными суффиксами разной степени структурной сложности и времени формирования.

Этимологические данные о выделенных суффиксах позволили распределить их на несколько групп:

  1. суффиксы раннеобщеи.-е. языкового состояния, куда относятся древнейшие основообразующие суффиксы -u-, -ō-, -а-, -i-, -ja-, -jō-;
  2. суффиксы общеи.-е происхождения: *-ti-, *-tu-, *-to-/-tā- и *-ni-, а также суффиксы *-tlo-, *-tro-, *-men-, *-two-/-twā и *-k-, которые в самостоятельном употреблении в древнегерманских языках были уже непродуктивны, однако послужили источником для формирования общегерманских суффиксов;
  3. общегерманские суффиксы, куда также можно отнести и самые «молодые» основообразующие аффиксы -ōn-, -jōn, -wōn-, -ī(n)-;
  4. древнегерманские суффиксы, образованные из вторых компонентов сложных слов.

В каждой из выделенных групп суффиксов возможно дальнейшее их распределение на подгруппы в зависимости от времени появления в языковой системе.

Самая многочисленная группа суффиксов включала в себя элементы, которые были представлены в структуре АС в различных древнегерманских языках, но по происхождению связанных с и.-е. словообразовательными суффиксами. К числу и.-е. суффиксов, послуживших источниками для формирования словообразовательных формантов в древнегерманских языках, относятся *-ti-, *-tu-, *-to-/-ta- и *-ni-.

Рассмотрим этимологические данные о группе общегерманских суффиксов и.-е. происхождения, содержащих сонорный согласный -n-. Задача исследования при этом заключается в том, чтобы очертить объем содержания, который маркировался указанными формантами.

Данные древнегерманских языков показывают, что сонорный согласный входил в структуру следующих суффиксов общегерманского происхождения: - гот. -eini-, -oni-, -aini-, ди. -an-/-un-, -n-, двн. -ï-, -ïn-, да. -en-; этимологически данные формы возводятся к и.-е. суффиксу *-ni- [1. С. 90]; - ди. -ing-/-ung-, -ning-, двн. -unga-, да. -ing-/-ung-, -ling-; происхождение суффиксов связывается с сочетанием окончания формы основы существительных слабого склонения -n- и и.-е. суффикса *-к(о)- [1. С. 101; 2. С. 33; 3. С. 223]; - гот. -ubni-/-ufni-, двн., да. -unnja-/-innia-, -innjo-; по происхождению это и.-е. суффикс *-umnja-/-umnjo- < и.-е. *-ubnja- < и.-е. суф. *-mnjo- как расширенный вариант и.-е. суф. *-men-/-mn- [4. С. 106; 5. С. 79; 6. С. 90]. Таким образом, источниками для общегерманских суффиксов АС с сонорным элементом послужили основообразующий суффикс *-n-, а также и.-е. суффиксы *-ni-, *-k(о)-, *-men-.

Индоевропейские суффиксы из выделенной группы (*-k(o)-, *-men-(> *-mo-/-ma-), *-ni-) структурированы согласными (*-N- < *-m-, *-n-; *-k-) и гласными (*-o-, *-i-, *-a-) элементами. Если гласные элементы соотносятся с тематической гласной и с гласной *-i-, то согласные - с местоименными корнями: *-n- с отдаленной и *-k- с близкой семантикой [7. С. 332334; 8. С. 146-156]. Следует учесть и точку зрения К. Шилдз [9. С. 62] о том, что и.-е. форманты *-N- (= *-m-, *-n-), *-ï- засвидетельствованы как показатели генитива, часто недифференцированные в отношении числа. При этом указывается, что типологической характеристикой является этимологическая связь между значением генитива (посессивным значением) и локативными значениями дейктических элементов [10. С. 147].

В соответствии с тезисом о местоименной природе основообразующих суффиксов, считается возможным связать основообразующий формант -n- с и.-е. указательным местоимением с основами на *eno-(ena-, ono-, ona-), представленными в арийск. аш «этот, он»; авест. аш-; вост.-литов. диал. аnás, ans, enà (ж. р.); ст.-слав. опй, опъ «тот, он», ona (ж. р.); хет. anis; арм. аyn «тот»; двн. ëner «тот»; др.-инд. ana- «этот» [11. С. 401; 12. С. 20]. К. Шилдз реконструирует дейктическую частицу в *(e/o)-n, которая своими рефлексами имеет и.-е. указательные корни *no-, *eno-, *оіпо-, *опо-, *аіпо- [10. С. 147]. Далее рассмотрим имеющиеся сведения об этимологии данных суффиксов.

И.-е. суффикс *-пі- в прагерманском

И.-е. суффикс *-пі- (в ст.-слав., др.-рус. он имел форму -нь-) является одним из самых древних чистых суффиксов [1. С. 95]. Происхождение и.-е. суффикса *-пі-, согласно традиционной точке зрения, связывается с существованием в общеи.-е. генетически единого форманта *-п- и гласных формантов - показателей типов основ: *-е/о, -а-, -и-, -і- [6. С. 81; 13. С. 225-226]. Поэтому соотношение именных и.-е. суффиксов *-по-, *-па-, *-пи-, *-пі- точно такое же, как и у суффиксов *-1о-, *-Ш-, *-1н-. *4і-. Древность образований с суффиксом *-п- с различной огласовкой подтверждается большим количеством соответствий в и.-е. языках: др.-инд. sva-рпаз, др.-греч. итюд, вед. ajgаni «невредимость», лат. somnus, др.-ирл. sйan. ди. swefn, лит. sapnas, ст.-слав. сънъ «сон» [5. С. 77; 11. С. 345, 349; 14. С. 64; 15. С. 184; 16. С. 145]. Кроме того, было высказано мнение, что и.-е. суффикс *-пі- возник в результате расширения консонантных основ на *-п за счет суффикса і-основ - гласного форманта *-і-, или что основы на *-пі являлись продолжением и.-е. образований на *п^- [6. С. 147].

Сегодня восстановить с полной достоверностью семантику данного суффикса не представляется возможным, однако было высказано предположение, что элемент -п- в и.-е. суффиксе *-пі- имел то же происхождение, что и суффикс -п- у существительных гетероклитического склонения. Если это так, то, как показал Э. Бенвенист [17. С. 174], *-г-, *-п- и *-і- являлись старыми суффиксами, развившимися из словоизменительных элементов при возникновении склонения, и *-п- был старым суффиксом отношения.

По мнению Н.Д. Андреева [18. С. 285], в общеи.-е. языке существовал самостоятельный суффикс отношения *-п- с семантикой «нам», «нашему роду», «для нашего рода», «для нас», которое он, возможно, сохранил в других комплексных формантах: и.-е. суф. *-еп-, производившем относительные, локативные и посессивные прилагательные, и.-е. суф. *-по-, который образовывал прилагательные с посессивным значением, и.-е. суф. *-(е/о)п1>, который был отыменным посессивным суффиксом [14. С. 53, 63, 70]. В отношении последнего суффикса, и.-е. *-(е/о)п1>, существует мнение [19], что структурно он является сочетанием и.-е. суф. *-(е/о)п- с индивидуализирующим и персонифицирующим значением (которое отразилось в германском слабом склонении прилагательных) и показателем им. п. *-1-. Семантика гласного компонента суффикса *-пі- была определена как «ближнее расположение» [8. С. 92]. Поэтому также возможно, что в форманте *-ni- соединились два способа выражения значения отношения, при этом ослабленное значение первого компонента было дополнено другим.

Согласно еще одной точке зрения [9], в связи с обсуждением происхождения раннеобщеи.-е. маркеров ж. р. *-i-, *-a-, *-u-, *-ya-, элемент *-N-(= *-m-, *-n-), восходящий к энклитическому наречию, присоединялся к основам на -i, -u, -a как показатель не-единичности и позднее собирательности, формируя комплексы *-iN, -uN, -aN. В фонетических условиях, когда следующее слово начиналось с согласного звука, элемент *-N- отпадал, что приводило к компенсационному удлинению предшествующего гласного, т.е. *-iN > *-i-, *-uN > *-u, -aN > *-a-. Такие собирательные имена реинтерпретировались как конкретные (по типу англ. youth «молодежь» >> «молодой человек»), например *gwena с первоначальным абстрактным и собирательным значением bearing «носящая», которое позднее переосмыслилось как «животное, которое вынашивает» и от этого «женщина» и др. [9. С. 58]. В результате элементы *-i-, *-a-, *-u-, *-ya- морфологически выделились как показатели ж. р. Более того, этот же элемент *-N- впоследствии приобрел еще одну функцию - маркировать абстрактное содержание у отглагольных и от-адъективных производных, первоначально закрепленное за и.-е. суф. *-mo- (скр. dhu-ma-s «дым», греч. %и-цо-д «освобождение», fo-mu-s «дым», гот. do-m-s «суждение»), и далее в формантах *-ni-, *-men-, *-eno- [9. С. 66-67].

После отпадения конечного *-N- многие первоначально оканчивавшиеся на назальный элемент АС вошли в типы склонения на *-i-, *-a- и *-u-. До этого распространенным средством образования АС от атематических глаголов и прилагательных были тематические гласные *-a- и *-о-. Приведенные данные свидетельствуют в пользу того, что за формантом *-n- можно признать засвидетельствованной функцию маркера семантики отношения, посессивности, генитивности, отдаленного расположения, индивидуализации и персонификации.

И.-е. суффикс *-men- в прагерманском

В древних и.-е. языках данный суффикс служил для образования баритонных существительных ср. р. от корней со ступенью огласовки *-е [14. С. 69; 20. С. 61]. Производные с этим суффиксом могли иметь различные значения: имена действия (*new-mn- «покачивание головой»), инфинитивы (в греческом), имена завершенного или предназначенного для чего-то объекта (*bher-mn- «бремя»), имена орудий (*deH1-mn- «связь»). Главным считается значение орудия действия. Однако, как указывает Ж. Одри, имена на *-men- являлись «старым классом на пути к исчезновению или распределению по другим классам: имена орудий становятся именами завершенного объекта с различными остаточными значениями. Во вторичной деривации отмечаются две смысловые оси: принадлежности и посессивности» [14. С. 71].

В различных ветвях индоевропейских языков обнаруживаются примеры производных с суффиксом *men/mon/mn, относящиеся к м. р. и ср. р.: лат. augmen «прорастание», flumen «течение, река»; др.-ц.-сл. brem^ «тяжесть, ноша», im^ - «имя», sem^ - «семя»; скр. vartma «путь»; греч. K8U0®v и др. [3. С. 204; 11. С. 347; 15. С. 178; 21. С. 280; 22. С. 14].

Л.-Е. Ахлссон [2. С. 152] считает, что древнегерманский суффикс *-man- (= и.-е. *-mon-, *-men-) являлся слабой формой германского суффикса *-ma- (< и.-е. *-mo-), который был продуктивным средством образования абстрактных и конкретных имен от корней и глагольных основ в пра- и раннеобщегерманский период, но впоследствии быстро вышел из употребления: двн. qualm «мучение, мука» от q^lan, atem «дыхание» и др. [6. С. 70]. Как считает К. Шилдз [9. С. 67], и.-е. суф. *-mo- содержал элемент *-N-, первичными функциями которого были обозначение не-единичности и собирательности (подробнее см. суф. *-ni-).

Резюмируя вышеизложенные замечания, можно сказать, что и.-е. суффикс *-men- использовался для маркирования имен действия, имен орудий действия, имен объектов, а также семантики неединичности, собирательности, абстрактности, принадлежности и посессивности.

И.-е. суффикс *-men-ъ в прагерманском

Основообразующий суффикс -n- являлся показателем n-основ, которые были широко представлены в общеиндоевропейском языке. Их остатки сохранились в большом количестве в древних языках, таких как латинский, санскрит, греческий [23. С. 121]. Но именно германский не только сохранил общеи.-е модель n-основ, но и широко развил этот тип. По своей продуктивности в древнегерманских языках n-основы могли сравниться лишь с германскими а-основами (и.-е. о-основами), являясь одним из самых мощных индуцирующих типов, наложивших в отдельных случаях свой отпечаток даже на такой продуктивный тип склонения, как а-основы [1. С. 195].

Как было установлено, своими корнями германские n-основы уходят в праиндоевропейский класс г-/п-основ, остатки которого обнаруживаются в гетероклитическом склонении раннеиндоевропейского [24; 25. С. 120]. Кроме этого, было обнаружено и известное сходство n-основ с i-основами и u-основами. Последнее нашло свое отражение в том, что в различных индоевропейских языках имена могут соотноситься с n-, i- и u-основами [1. С. 195; 26. С. 6-9].

Считается, что прагерманские an-основы м. р. и ср. р., являясь более древними образованиями по сравнению с on-основами и in-основами ж. р., этимологически восходят к и.-е. ^-основам, у которых основообразующий суффикс имел аблаутные формы: *-en-/-on-/ -n-/-en-/-on- [6. С. 163, 172]. Прагерманские формы суффикса *-en-/-an-/ -un-/-en-/-on- получили инновационное распределение: краткие ступени закрепились за выражением м. р. и ср. р., в то время как продленные ступени - за ж. р. Основы на -on ж. р. рассматриваются как вторичные образования и могут трактоваться как расширения прагерманских о-основ [6. С. 179].

Согласно общепринятой точке зрения, основообразующие суффиксы связаны по происхождению с древними местоименными корнями, которые, в свою очередь, часто образовывали целые комплексы, состоящие из нескольких местоименных корней (например, и.-е. *e-gho «я», *t-u/t-uo «ты / вы»; лит. si-tas «этот»; рус. э-тот; лат. e-tantum) [6. С. 13; 7. С. 333; 8. С. 154; 26; 27. С. 149-150].

Как показали исследования, в общеиндоевропейском существовали местоименные основы, которые указывали на отдаленный от обоих говорящих предмет (*w-, *n-, *l-), близкий к говорящему предмет (*s-, *t-, *k-, *ei-/ io-), близкий к слушающему предмет (лат. iste) [7. С. 332-334; 8. С. 146-156]. Поэтому отдаленность предмета обозначалась местоименными корнями *(o)no-, *(o)lo-, *u- (например, рус. оный, овый, др.-инд. as-au, лат. olim «тогда», ille «тот»), а близость предмета - корнями *se-/so-, *te-/to-, *ki-, *ei-/ io- (например, слав. *sk) (*se/so < и.-е. *ki-): в формах др.-ц.-сл. сь, си, се, рус. сей, лат. sum «этого», sam «этой», sos «этих»; основа *to-: лат. iste, ista, istud «этот (эта, это) у тебя» (при наличии в латыни местоимения is); лит. sis (< и.-е. *ki-) «этот», хет. синтаксические частицы su, ta «и, вот»; основа *ei-/io: лат. is, ea, id «этот», др.-инд. ayam, idam «этот», лит. jis, ji «он»).

Подтверждая тезис о местоименной природе основообразующих суффиксов, считается возможным связать основообразующий формант -n- с и.-е. указательным местоимением с основами на *eno- (ena-, ono-, ona-), представленными в арийск. аna «этот, он»; авест. аш-; вост.-литов. диал. аnás, ans, enà (ж. р.); ст..-слав. опй, опъ «тот, он», ona (ж. р.); хет. anis; арм. аyn «тот»; двн. ëner «тот»; др.-инд. ana- «этот» [11. С. 401; 12. С. 20].

Отмечается, что типологически сходное явление наблюдается в финно-угорских языках, где формант -n- в составе личных и вопросительных местоимений происходит от корня указательного местоимения [28. С. 70]. Более того, К. Шилдз [10. С. 147] реконструирует дейктическую частицу в *(e/o)-n, которая своими рефлексами имеет и.-е. указательные корни *no-, *eno-, *oino-, *ono-, *aino-. Ученый приходит к выводу, что элемент *-n- выполнял индивидуализирующую и персонифицирующую функцию у имен, а у прилагательных, как в латинском и греческом, маркировал постоянное качество (permanent quality) [19. С. 85]. Это мнение было поддержано А. Баммесбергером [6. С. 172], который считал возможным приписать основообразующему суффиксу -n- хотя бы частично индивидуализирующую функцию по отношению к производящему корню.

Резюме об исследованных и.-е. суффиксах в прагерманском

Подводя итог вышесказанному, можно утверждать, что и.-е. прототипы общегерманских суффиксов с сонорным элементом - суффиксы *-ni-, *-men- и основообразующий суффикс *-n- (> *-an-), образованные на основе агглютинации, сформировали синкретичный тип содержания, в котором совмещалась семантика, привнесенная каждым из компонентов. Повторяющиеся общие структурные элементы и.-е. суффиксов-источников косвенно свидетельствуют о том, что в них было «закодировано» такое содержание, которое наиболее точно соответствовало представлению об абстрактности / отвлеченности. В приведенных суффиксах гласный элемент располагается после согласного, т.е. является более поздним структурным наслоением. Его следует признать элементом, уточняющим, детализирующим значение всего суффиксального комплекса в целом. Наиболее древние значения согласных элементов следует рассматривать как базовые, опорные для суффиксальных комплексов, «цементирующие» их стабильность и устойчивость. Гласные элементы были более ориентированы на передачу пространственного расположения объекта (его удаленности / близости) и позднее маркирование грамматического рода.

В обобщенном виде для сонорных элементов *-n-, *-m- можно постулировать следующую семантику:

  1. *-n(i)-: отношение, посессивность, генитивность, отдаленное расположение, индивидуализация и персонификация;
  2. *-men-: имя действия, имя орудия действия, имя объекта, не-единичность, собирательность, абстрактность, принадлежность и посессивность;
  3. *-n-: отношение, дальнее расположение, индивидуализация, персонификация, принадлежность, постоянное качество.

Из приведенного описания можно увидеть, что повторяющимися компонентами семантики сонорного элемента являются значения отношения, посессивности и принадлежности.

Язык древних рунических надписей

Язык древнейших рунических надписей — промежуточное звено между германским языком-основой, формы которого можно только реконструировать, и языками древнейших письменных памятников различных германских народностей. Древнерунический архаичнее готского, в нем сохранились более древние явления, чем в языке всех других древнегерманских памятников, в частности основообразующие гласные.

Сетевые ресурсы по германскому праязыку


Главная > Лингвистика > Языки мира:
Германские языки (от прагерманского - потомка праиндоевропейского): Восточно-германские | Континентальные | Североморские | Скандинавские | Германокреолы | Новые общегерманские
Германские лексиконы: английский | голландский | немецкий | норвежский
Футарки | Европеоиды | ДНК-популяции | Мифы германцев | Железный век Европы | Великое переселение | Страны Европы | Северная Америка | Карты
На правах рекламы (см. условия): [an error occurred while processing this directive]    


© «Сайт Игоря Гаршина», 2002, 2005. Автор и владелец - Игорь Константинович Гаршин (см. резюме). Пишите письма (Письмо И.Гаршину).
Страница обновлена 22.03.2024
Яндекс.Метрика