Версия для печати

Глагол, его функции и грамматические категории

Главная > Лингвистика > Грамматика и типология > Глагол

Взяв за основу принятые языковедами положения, переинтерпретирую их через свой взгляд на вещи (И.Гаршин)

Зикурат - результат единого языка ‘Tad dvaram apavargasya vanmalanam cikitsitam.
Pavitram sarvavidyanam adhividyam prakasate.’
Она (грамматика) есть врата к бессмертию, целебное средство от загрязнений речи.
Она светится в каждом знании.

(Бхартрихари, крупнейший лингвофилософ Индии, 4-й век н.э.)

Глагол в предложении (высказывании) служит для описания действия или процесса. Основная семантика при этом передается корнем (корнями). Разновидности действия/процесса обычно развиваются от этого корня добавлением аффиксов (как в славянских языках) или других корней (как в английском или китайском), или из другого корня (как часто в романских или английском). Семантика глагола задает как бы его схему в возможной реальности. Если же нужно донести действительную информацию, необходимо уточнять и саму возможность этого действия и границы его протекания во времени, а также реальную или потенциальную вовлеченность в это других вещей и лиц. Для этого "ореаливания" служат категории глагола, которые, наверное, не совсем правильно называть грамматическими, т.к. грамматика - это не столько привязка предложения к реальности, сколько связывание членов предложения между собой.

Грамматические категории глагола можно условно разделить на общие (общеязыковые, универсальные, присущие самой информации) и частные (частноязыковые, встречающиеся в некоторых языках для какого-либо согласования, и не влияющие на информацию).

(A) К общим глагольным грамматическим категориям, которые как бы присущи самому высказыванию, можно отнести следующие:

(B) К частным глагольным категориям в грамматике следует отнести грамматические категории глаголов отдельных языков или языковых групп, например, спряжение, которое сложилось исторически и отражает древние фонетические типы глаголов. В  имени таким аналогом является склонение, которое тоже имеет диахроническую природу. Но в имени эта категория из случайной превратилась во вспомогательную реляционную, помогая связать подлежащее со сказуемым. Возможно, к этой же группе следует отнести и породы семитских глаголов. При моделировании искусственных языков в частных категориях, очевидно, нет необходимости.


Разделы о глаголе и глагольных категриях на этой странице:

  • Глагол в языках мира (обзор разрядов)
    • Функциональные разновидности глагола
    • Способность глагола присоединять актанты
    • Разделение глаголов по типам действий и состояний
  • Общеязыковые грамматические категории глаголов
    • Категория переходности — непереходности
    • Категория валентности, согласование с актантами и грамматикализация актантов
    • Категория залога [направления действия]
    • Категория вида [этапов действия] и аспектология
    • Категория времени [соотнесенности действия]
    • Категория наклонения [реальности действия]
    • Категория модальности (может, должен, хочет)
  • Частные формально-грамматические категории глаголов
    • Спряжение глагола
    • Порода глагола
  • Сетевые обзорные статьи о глаголе
  • Литература о глаголе и глагольных категориях

Смотрите также именные грамматические категории.


Глагол в языках мира (обзор разрядов)

Глаго́л (лат. verbum) — часть речи, выражающая грамматическое значение действия (т. е. признака подвижного, реализующегося во времени) и функционирующая по преимуществу в качестве сказуемого. Как специфически предикативное слово глагол противопоставлен имени (существительному). Само выделение частей речи в античной (уже у Платона), древнеиндийской, арабской и других лингвистических традициях началось с функционального разграничения имени и глагола. Вместе с тем формообразование глагола (спряжение) не во всех языках чётко противопоставлено формообразованию имени (особенно прилагательного), и набор грамматических категорий глагола является далеко не одинаковым в разных языках.

В обзоре ниже описываются различные классификации глаголов с примерами из ряда языков мира. Однако не описаны предикативные грамматические категории (время, вид, наклонение, залог) - о них отдельные главы ниже.

Функциональные разновидности глагола

Финитные и нефинитные глаголы [предикаты и вербоиды]

Во многих языках различают собственно глагол [предикативный] и так называемые вербоиды [непредикативные глаголы].

  1. Собственно глагол, или финитный глагол (лат. verbum finitum), используется в предикативной функции и, таким образом, в языках типа русского обозначает «действие» не отвлечённо, а «во время его возникновения от действующего лица» (А. А. Потебня), хотя бы в частном случае и «фиктивного» (ср. «светает»). В соответствии со своей функцией финитный глагол характеризуется тем или иным набором специфически предикативных грамматических категорий (время, вид, наклонение, залог), а во многих языках также согласовательными категориями (повторяющими некоторые категории имени и местоимения).
  2. Вербоиды (по другой терминологии — нефинитные формы глагола) совмещают некоторые черты и грамматические категории глагола с чертами других частей речи — существительных, прилагательных или наречий. Вербоиды выступают в качестве различных членов предложения, а также в составе аналитических финитных форм и некоторых близких к ним конструкций. К вербоидам относят инфинитивы (и другие «имена действия» — герундий, масдар, супин), причастия и деепричастия. [Правда, в русском инфинитиве могут быть предикативные функции вида и залога: собирать - собираться - собрать - собраться]

В некоторых языках нет морфологического противопоставления финитных и нефинитных форм; форма глагола, выступая в непредикативной функции, получает особое синтаксическое оформление. Так, в китайском языке глагол, функционируя в качестве определения, обязательно присоединяет частицу, как бы аннулирующую свойственную ему предикативность (ср. wǒ kàn shū 我看書 ‘Я читаю книгу’ и wǒ kàn de shū 我看的書 ‘читаемая мною книга’).

Семантико-грамматические разряды глаголов

Также, на основании различных признаков выделяют семантико-грамматические разряды глаголов:

  1. знаменательные глаголы;
  2. служебные глаголы (связки);
  3. вспомогательные глаголы, используемые в составе аналитических глагольных форм.

Способность глагола присоединять актанты

Формально-логическая группировка глаголов по валентностям

По признаку семантически обусловленной способности «открывать вакансии» для актантов все глаголы делятся также на ряд валентностных классов [местовых разрядов], соответствующих формально-логическим классам одноместных и многоместных предикатов. Так различают:

Особую группу составляют «нульвалентные» [безместные] глаголы, обозначающие некую нечленимую ситуацию и потому неспособные иметь хотя бы один актант («светает», «морозит»).

Учитывается также качественная природа отношений между глаголом и его актантами. Например, среди трёхвалентных глаголов выделяют

Многозначные глаголы в разных значениях могут принадлежать к разным группам. Так, «писать» в значении ‘наносить письменные знаки на какую-либо поверхность’ задаёт схему предложения «кто? что? чем? (и на чём?)», а в значении передачи информации — схему «кто? кому? о чём?». [Не совсем корректный пример, т.к. это 5-местный глагол: 1) кто-то писшет 2) что-то 3) кому-то 4) чем-то и 5) на чём-то]

Личность и переходность в глаголах (наличие субъекта и прямого объекта)

С  приведённой классификацией перекрещиваются другие:

  1. По способности глагола-сказуемого иметь подлежащее (т.н. личные и безличные глаголы):
    1. Личные глаголы, т. е. способные употребляться с подлежащим, составляют большинство глаголов самой разной семантики.
    2. Безличные, т. е. не сочетающиеся с подлежащим (в некоторых языках сочетающиеся только с формальным подлежащим типа англ. it в it is raining ‘идёт дождь’), — это 0-валентные глаголы и все те одно- и многовалентные, первый актант которых не получает статуса подлежащего (обычно они обозначают некие непроизвольные состояния живого существа: «меня знобит», «мне везёт», «мне хочется яблок» [«меня клонит ко сну», но - «я сплю»]) [и процессы в природе - «светает»]. В языках, где глагол согласуется с подлежащим, безличные глаголы морфологически характеризуются дефектностью парадигмы лица, числа (и рода); представлено только 3-е лицо единственного числа и (в русском и некоторых других языках) средний род («меня знобило»).
  2. По способности принимать прямое дополнение (переходные и непереходные глаголы) [выделение еще косвенно-переходных глаголов, на мой взгляд, путает эту картину]:
    1. Переходные глаголы получают (или могут получать) прямое дополнение (обычно они обозначают действия над какими-либо объектами, материальными или идеальными, их восприятие, эмоции по отношению к ним и т. п.: «шью пальто», «решаю вопрос», «вижу лес», «люблю детей», «даю книгу брату»). По-существу, переходные - это те 1-валентные глаголы, единственный актант которых принимает форму прямого дополнения («меня знобит»).
    2. Непереходные глаголы не сочетаются с прямым дополнением («брат спит»), но могут иметь другие типы дополнений («радуюсь весне», «любуюсь закатом», «отступаю от правил»), называемых косвенными. [Считаю, что первые 2 примера показывают лишь формально непереходные глаголы, а семантически это вполне переходные предикативные выражения.]
    3. Глаголы, требующие косвенного дополнения [но без прямого дополнения?], объединяют в группу косвенно-переходных.
    В  некоторых языках переходные и непереходные глаголы разграничиваются морфологически: переходные имеют особые формы объектного спряжения (например, в венгерском языке) и даже двойное (иногда и тройное) согласование — с подлежащим, прямым дополнением (и с косвенным дополнением), ср. груз. deda me m-zrdi-s ‘мать меня воспитывает’, deda šen g-zrdi-s ‘мать тебя воспитывает’, где глагольное окончание ‑s указывает на 3 е лицо ед. ч. субъекта, а префиксы m- и g- соответственно на 1‑е и 2‑е лицо ед. ч. объекта.

Можно это подытожить эти виды глаголов следующей схемой (комбинаторной моделью из необязательных элементов Подл, ПрДоп, КосвД и обязательного Глаг):

  1. Безличные глаголы (ноль-, одно- и многовалентные):
    1. Глаг - безличный непереходный (безвалентный)
    2. Глаг + ПрДоп - безличный переходный (одновалентный)
    3. Глаг + КосвД - безличный косвенно-переходный (одно- и многовалентный) [лучше его назвать безличным непереходным с косвенными дополнениями]
    4. Глаг + ПрДоп + КосвД - безличный (косвенно-?)переходный (многовалентный) [лучше его назвать безличным переходным с косвенными дополнениями]
  2. Личные глаголы (одно- и многовалентные):
    1. Глаг + Подл - личный непереходный (1-валентный)
    2. Глаг + Подл + ПрДоп - личный переходный (2-валентный)
    3. Глаг + Подл + КосвД - личный косвенно-переходный (многовалентный) [лучше назвать личным непереходным с косвенными дополнениями]
    4. Глаг + Подл + ПрДоп + КосвД - личный (косвенно-?)переходный (многовалентный) [лучше назвать личным переходным с косвенными дополнениями]

Разделение глаголов по типам действий и состояний

Формально-морфологические группы глаголов

По формально-морфологическим основаниям выделяются такие группы, как

Хотя обычно эти группы характеризуются и семантико-синтаксическими признаками (непереходностью и др.) [связаны с категорией залога].

Динамичность действия или состояния

В  другой плоскости лежит разделение глаголов на динамические и статические.

Динамические и статические глаголы разграничиваются своим употреблением, а в некоторых языках (китайском, ряде кавказских) статические глаголы (или отдельные их группы) обособляются и морфологически: они имеют более бедный состав форм и в ряде отношений сближаются с именами.

Предельность действия или состояния

Динамические глаголы могут быть «предельными» и «непредельными».

Есть промежуточная группа «двойственных» глаголов, выступающих и в предельном, и в непредельном значении (ср. «пишу​/​написал книгу», «курю​/​выкурил папиросу» и непредельное значение «пишет хорошо», «много курит»).

Глаголы состояния, отношения и т. д. являются непредельными. В славянских языках предельные глагольные значения функционируют и в совершенном, и в несовершенном виде, либо, реже, в одном совершенном (в русском языке, например, «отшумел», «рухнул»), а глаголы с непредельным значением выступают только в несовершенном виде. Особую группу составляют в славянских языках так называемые ограничительные глаголы типа «поспал», «проболел», в которых течение действия, непредельного по своему характеру, ограничивается внешним пределом — определённой «порцией времени» («поспал часок», «проболел всю зиму»). В германских и романских языках предельность​/​непредельность отражается на значении и на возможности атрибутивного употребления причастия, используемого в формах аналитического перфекта, на временны́х значениях форм пассива, а также на сочетаемости с некоторыми обстоятельствами.

Способы действия или состояния

Наконец, выделяются ещё более дробные разряды, так называемые способы действия (взаимодействующие с категорией вида) [характерные для славянских языков], например в русском языке:

Общеязыковые грамматические категории глаголов

Категория переходности — непереходности

Катего́рия перехо́дности — неперехо́дности (транзитивности — интранзитивности) отражает:

  1. в широком понимании - характер синтаксических свойств глагола в предложении с точки зрения наличия​/​отсутствия у него прямого (по ряду трактовок, функционально обязательного) дополнения: «Ребёнок пишет письмо» — «Ребёнок сидит за столом»;
  2. в узком понимании — характер имманентного значения глагольной лексемы — требующей или не требующей дополнения: «читать», «строить» — «лежать», «грустить».

Содержательная сторона этой категории — передача типа субъектно-предикатно-объектных отношений:

  1. переходность — направленность действия субъекта на объект,
  2. непереходность — замкнутость действия в сфере субъекта.

Референциальным основанием категории в узком её понимании является лексическая семантика глагола, в широком понимании она обусловлена взаимодействием разноплановых категорий. Характер синтаксической конструкции определяется рядом факторов: первичной лексической семантикой глагола (его принадлежностью к разряду переходных или непереходных лексем: «читать»​/​«лежать»), наличием у лексически переходных глаголов грамматических значений, в частности залоговых, приводящих к их употреблению в непереходных конструкциях (пассивных, рефлексивных, различного рода абсолютивных и пр.: «Брат строит дом» — «Дом строится братом», «Брат сейчас строится», «Брат прекрасно строит», «Здесь строить нельзя»), наличием у глаголов регулярных лексико-грамматических отношений (каузативных, декаузативных, результативных: «Женщина идёт» — «Женщина ведёт ребенка»; «Мать успокаивает сына» — «Сын успокоился»),

Типологические различия в реализации П.—н. к. в разных языках мира определяются различными факторами, например разными правилами оформления субъектов и объектов у переходных и непереходных глаголов в языках номинативного и эргативного строя, способами выражения в самом глаголе частных категорий (уровень лексики или грамматики), техникой их оформления и т. п.

Категория переходности — непереходности не является абсолютно универсальной. Она связана с обособлением в языке категории объекта-дополнения и с наличием имплицитной дифференциации лексем на переходные и непереходные. В индоевропейских языках эта дифференциация появилась сравнительно поздно, ей предшествовало (в архаическом греческом, например) деление глаголов на абсолютивные (непереходные) и нейтральные с двояким употреблением (во многих современных языках сохранились отдельные глаголы подобного типа), дифференциация последних привела к обособлению класса переходных глаголов, перераспределению синтаксических функций падежей и становлению прямого дополнения. Выделение этой категории восходит к стоикам.

Разногласия в интерпретации языковых фактов в рамках этой категории связаны с широтой трактовки прямого дополнения и с характером трактовки статуса глагола: как самостоятельной переходной​/​непереходной лексемы или как особой грамматической формы со смещённым значением. Разный подход к оценке языкового статуса категории П-Н вызван разным её местом в языковых системах, а также неразграничением узкого и широкого понимания этой категории, попытками свести её к одной из частных категорий (собственно лексической, одной из грамматических — залогу, каузативности и т. п.).

Категория валентности, согласование с актантами и грамматикализация актантов

Вале́нтность (от лат. valentia — сила) — способность слова вступать в синтаксические связи с другими элементами. В лингвистику впервые ввёл это понятие С. Д. Кацнельсон (1948). Л. Теньер, введший термин «валентность» в западноевропейское языкознание для обозначения сочетаемости, относил его только к глаголу и определял валентность как число актантов, которые может присоединять глагол. Он различал глаголы 1) авалентные (безличные: «Светает»), одновалентные (непереходные: «Пётр спит»), 2) двухвалентные (переходные: «Пётр читает книгу»), 3) трёхвалентные («Он даёт книгу брату») и описывал средства изменения глагольной валентности (залог, возвратная форма, каузативная конструкция, лексические глагольные па́ры типа «идти» ↔ «посылать»). В этой трактовке понятие валентности сопоставимо с восходящим к логике предикатов понятием об одно-, двух- или трёхместных предикатах и связано с вербоцентрической теорией предложения. В советском языкознании развивается более широкое понимание валентности как общей сочетательной способности слов (Кацнельсон) и единиц иных уровней.

Различаются специфичные для каждого языка сочетательные потенции частей речи, отражающие грамматические закономерности сочетаемости слов (например, в русском языке существительные шире сочетаются с наречием, чем во французском языке), и лексические валентности, связанная с семантикой слова. Характеристики лексической валентности, определяющие её реализацию:

Любое качественное и количественное изменение валентности слова может свидетельствовать о сдвиге в его значении. (В. Г. Гак.)

Использованная литература о валентности глаголов

Категория залога [направления действия]

Зало́г (греч. διάθεσις - диатезис) — грамматическая категория глагола, выражающая, в соответствии с широко распространённой до недавнего времени точкой зрения, субъектно-объектные отношения. Однако общепринятого определения категории залога в языкознании нет. В залоговые системы каждого языка обычно входит морфологически исходная форма активного (действительного, основного) залога (актива), когда субъект действия, например в русском языке, выступает в именительном падеже и занимает позицию подлежащего, а объект действия выступает в винительном падеже и занимает позицию прямого дополнения («рабочие строят дом»).

Выделяются также морфологически производные формы залога:

Залоговые системы конкретных языков нередко отличаются друг от друга составом морфологически производных форм залога. Например, залоговая система английского языка (по А. И. Смирницкому) включает два залога: актив и пассив, а залоговая система якутского языка (по Л. Н. Харитонову) включает 5 залогов [наверное, наиболее полная и исчерпывающая]: основной (актив), страдательный (пассив), возвратный, совместно-взаимный и побудительный [именно залог, а не наклонение!]. Центральными формами категории залога принято считать актив и пассив. Залог (как и наклонение, время, лицо, число) свойствен многим языкам мира, например индоевропейским, семито-хамитским, алтайским, банту и ряду других.

В  понятие залога разными исследователями вкладывается крайне разнообразное и противоречивое содержание. В русистике концепции залога отличаются друг от друга по нескольким параметрам:

Определения залога

Известны три типа определений:

  1. Семантические определения: формы залога выражают различные отношения глагольного действия к его субъекту (Ф. Ф. Фортунатов, А. М. Пешковский, Р. О. Якобсон, «Грамматика современного русского литературного языка», 1970, и др.); формы залога выражают различные отношения глагольного действия к его субъекту и объекту (А. А. Потебня, А. А. Шахматов, «Русская грамматика», 1980, и др.).
  2. Синтаксические определения: формы залога выражают различные отношение глагола к подлежащему (А. В. Исаченко и другие); немаркированная форма залога указывает на исходное синтаксическое употребление глагола, формы производных залогов указывают на изменение исходного синтаксического употребления (Е. В. Падучева).
  3. Семантико-синтаксические определения: формы залога выражают различные отношения глагольного действия и его субъекта к подлежащему и дополнению (А. И. Моисеев); формы залога выражают одно и то же отношение между субъектом и объектом, однако при каждой форме залога субъект и объект выражаются различными членами предложения (Э. И. Королёв).

Количество форм залога и их качественная характеристика

В концепциях, выделяющих только действительный и страдательный залог, обычно подчёркивается связь залога с категорией переходности​/​непереходности, так как формы страдательного залога бывают лишь у переходных глаголов.

Семантическая однородность​/​неоднородность форм залога

В одних концепциях все формы залога характеризуются как семантически однородные, в других все формы залога или некоторые — как семантически неоднородные. Как многозначный обычно описывается возвратный залог.

Фортунатов выделяет в возвратном залоге 5 значений:

  1. прямо-возвратное,
  2. взаимное,
  3. изменения состояния субъекта действия,
  4. отвлечённого от объекта,
  5. страдательное.

Виноградов, развивая концепцию Шахматова, — 15:

  1. собственно-возвратное (прямо-возвратное),
  2. средне-возвратное,
  3. общевозвратное,
  4. страдательно-возвратное,
  5. взаимно-возвратное,
  6. косвенно-возвратное,
  7. побочно-возвратное,
  8. средне-пассивно-возвратное,
  9. качественно-пассивно-безобъектное,
  10. активно-безобъектное,
  11. интенсивно-побочно-возвратное,
  12. пассивного обнаружения внешнего признака,
  13. косвенно-результативно-возвратное,
  14. взаимно-моторное,
  15. безлично-интенсивное.

Характер залоговых оппозиций

В концепциях, выделяющих актив и пассив, дискутируется вопрос о типе оппозиции, образуемой этими формами. Высказаны 3 точки зрения:

  1. признаковым (маркированным) членом неравнозначной (привативной) оппозиции является пассив (Исаченко, А. В. Бондарко, Буланин и другие);
  2. признаковым (маркированным) членом неравнозначной (привативной) оппозиции является актив (Ш. Ж. Вейренк);
  3. актив и пассив образуют равнозначную (эквиполентную) оппозицию (М. В. Панов, Королёв).

В  советском языкознании в начале 70‑х гг. была выдвинута универсальная теория залога, которая позволяет единообразно описывать формы залога в различных неродственных языках. В этой теории наряду с понятием залога используется понятие диатезы [по-гречески - "залог"] и залог определяется как «грамматически маркированная в глаголе диатеза» (А. А. Холодович), т. е. выделяется тогда, когда в языке имеются глагольные лексемы, различные словоформы которых соотносятся с разными диатезами, т. е. с разными соответствиями между ролями лексемы и членами предложения, выражающими эти роли. В отличие от диатезы — семантико-синтаксической и универсальной категории (любая глагольная лексема в любом языке имеет по меньшей мере одну диатезу [?]) — залог считается морфологической и тем самым неуниверсальной категорией (не любая глагольная лексема и не в любом языке имеет хотя бы две различные словоформы, которые соотносятся с разными диатезами).

По-видимому, все эмпирически наблюдаемые типы соотношений между диатезами и словоформами одной глагольной лексемы находятся между двумя полюсами: а) каждая диатеза обозначается специальной глагольной формой — число залогов равно числу диатез, б) все диатезы обозначаются одной и той же глагольной формой и, следовательно, залога нет. В отдельных языках, например тюркских, литовском, встречаются пассивно-рефлексивные, пассивно-реципрокные, пассивно-каузативные и некоторые другие глагольные формы, которые следовало бы считать «двузалоговыми». Но поскольку частные значения любой грамматической категории, в т. ч. и залога, будучи семантически однородными, не могут комбинироваться в одной словоформе, постольку в данной концепции формы рефлексива, реципрока и каузатива исключаются из категории залога и основной залоговой оппозицией признаётся оппозиция актив—пассив.

Одна из концепций залога представлена в теории функционально-семантических полей, развиваемой на материале славянских, и, в первую очередь, русского языка (А. В. Бондарко). Понятийную основу поля залоговости составляет залоговое отношение понятия действия к логическому субъекту и объекту. Ядро поля образует категория залога, представленная оппозицией активной (носитель глагольного признака соответствует субъекту) и пассивной (носитель глагольного признака соответствует объекту) конструкций. Морфологическим ядром актива являются невозвратные глаголы, пассива — страдательные причастия. Кроме ядра, к полю залоговости в направлении от центра к периферии относятся: оппозиция возвратных — невозвратных глаголов, оппозиция переходных — непереходных глаголов и отдельные словообразовательные разряды возвратных глаголов.

Некоторые учёные определяют залога как категорию глагольного формообразования, которая соотносит между собой три уровня: синтаксический, семантический и коммуникативный (М. М. Гухман). Согласно этой концепции, в активной конструкции в позиции подлежащего выступает агенс, сказуемое обозначает центробежный процесс, и при этом подлежащее выражает тему, а сказуемое — рему. В то же время в пассивной конструкции в позиции подлежащего выступает неактивный носитель признака (пациенс), сказуемое обозначает центростремительный процесс, и при этом подлежащее выражает рему, а сказуемое — тему.

Залоговые преобразования регулируются вероятностными закономерностями. Прежде всего их возможность определяется семантикой глаголов. Например, формы пассива характерны для предельных глаголов (типа «открывать», «убивать»), обозначающих конкретные действия субъекта с объектом, которые имеют следствием наблюдаемые результаты. Напротив, нулевыми потенциями пассивного преобразования обладают глаголы «недействия», к числу которых относятся глаголы меры («стоить», «весить»), наличия и содержания («соответствовать», «превосходить»), Залоговые преобразования в различных языках имеют свои формальные особенности. Например, в русском языке, как и во многих других, в пассивной конструкции в позиции подлежащего может быть лишь партиципант (т. е. объект, адресат, инструмент и т. п.), который в соотносительной активной конструкции занимает позицию прямого дополнения. В то же время в английском языке у некоторых глаголов в позиции подлежащего в пассивной конструкции может быть и партиципант, который в соотносительной активной конструкции занимает позицию косвенного дополнения. При построении текста выбор различных залоговых форм и соответствующих конструкций детерминируется установкой субъекта речи на определённую актантную иерархизацию или «фокусировку» конструкции.

В  некоторых языках категории залога нет. По наблюдениям Г. А. Климова, отсутствие оппозиции форм действительного и страдательного залога — одна из типологических черт языков эргативного строя.

Термин «залог» появляется в грамматиках церковнославянского и русского языков, создававшихся под влиянием грамматик классических языков (Мелетий Смотрицкий, 17 в.). Основы учения о категории залога были заложены в грамматиках 18 — 1‑й половины 19 вв. (М. В. Ломоносов, Н. И. Греч, А. Х. Востоков, Г. П. Павский, Ф. И. Буслаев).

Использованная литература о категории залога

Категория наклонения [реальности действия]

Наклоне́ние — грамматическая категория, выражающая отношение действия, названного глаголом, к действительности с точки зрения говорящего. Наклонение — грамматический способ выражения модальности (В. В. Виноградов). Грамматическое значение форм наклонения выводится из их речевого употребления, предполагающего присутствие говорящего (пишущего) субъекта, речь которого включает, наряду с констатацией действия, его оценку как желательного, возможного, предполагаемого и т. п., т. е. передающую субъективное отношение говорящего к действию. Разные языки располагают различным набором парадигматических форм наклонения, в зависимости от свойственных им модальных значений.

Различают 2 типа наклонений: прямое и косвенные:

  1. Прямым наклонением является индикатив (изъявительное наклонение), служащий для объективной констатации факта в его отношении к действительности. Этим определяется обязательное наличие индикатива в языках разных типов.
  2. В косвенных наклонениях отражается различное отношение субъекта речи к высказываемому. Разнообразие этого отношения определяет разнообразие парадигм косвенных наклонений в разных языках.

Наряду с классификациями наклонений, построенными на основании значения глагольных форм в речи, существует классификация, построенная на основе значения глагольных форм в системе языка, а не употребления их в речи. Это точка зрения сторонников направления психосистематики, представленного работами Г. Гийома и его школы. Исходя из соссюровской дихотомии язык​/​речь и обобщая речевые употребления глагольных форм, представители этого направления приходят к определению значения форм в системе языка, которое состоит в отражении основной объективной характеристики действия, а именно его отношения ко времени и, следовательно, не отвечает традиционному понятию «наклонение», а глагольные формы различаются лишь степенью точности локализации действия во времени.

Теория глагольных категорий психосистематики ориентируется главным образом на романские языки, где т.н. косвенные наклонения, противостоящие формам индикатива, точно указывающим временной план, обозначая в системе языка действия предстоящие или предшествующие, не локализуют их точно во времени и, следовательно, не утверждают их. Формы кондиционала и конъюнктива (сюбжонктива, как эту форму называют в романских языках) лишены собственных модальных значений. Последние лишь сохраняют в простых предложениях значение оптатива как пережиток латыни, но употребляются почти исключительно в придаточных, причём модальные значения представлены только в главном предложении. Сравните:
франц. Je doute (j’attends, j’ai peur) qu’il vienne,
итал. Dubito (aspetto, ho paura) che venga ‘я сомневаюсь (жду, боюсь), что он придёт’;
франц. Il est possible (je suis heureux) qu’il soit venu;
итал. E possibile (sono felice) che sia venuto ‘возможно (я счастлив), что он пришёл’.

Система наклонений в русском языке

В  современном русском языке насчитывается 3 наклонения:

  1. Изъявительное, формы которого, относя действие к настоящему, будущему или прошедшему времени, представляют его как объективный факт и указывают на лицо и число («я читаю», «мы читаем»);
  2. Повелительное, служащее для передачи приказания или просьбы, со специальной формой 2‑го лица единственного и множественного числа («читай, ‑те») и формой побуждения (которую иногда называют «юссивом») к совершению совместного действия одним или несколькими лицами, включая говорящего («пойдём, ‑те»);
  3. Сослагательное, выражаемое глагольной формой, совпадающей с формой прошедшего времени, и частицей «бы» и передающее значение желательности, предположительности («я пошёл бы»), возможности, обусловленности («я сказал бы, если бы...»). Это наклонение, как и повелительное, не имеет временны́х форм, обозначенное им действие может относиться к любому временному плану. Частица «бы» может отрываться от глагола и располагаться при других членах предложения («я пошёл бы», «я бы охотно пошёл»).
  4. К закреплённым грамматической нормой трём наклонениям некоторые исследователи присоединяют четвёртое, волюнтативное (Виноградов), обозначающее внезапное и немотивированное действие и использующее форму будущего времени глаголов совершенного вида с частицей «как» («а он как побежит...»).

Современные представление о наклонении русского глагола установилось постепенно. Русские филологи расходились во мнении относительно числа наклонений в русском языке, начиная от полного отрицания наличия наклонения в русском глаголе (Н. П. Некрасов) до выделения 6 видов наклонения (А. А. Шахматов). Такое расхождение мнений зависело от подхода к анализу категории наклонения.

Система наклонений в древних языках

Формы наклонения были свойственны древнейшим языкам. Так, шумерский язык (И. М. Дьяконов) знал ряд наклонений, имевших особые формы: прямое наклонение - изъявительное (показатели i‑, e‑, a‑); косвенные наклонения — 1) подтвердительное (показатели na‑, sa‑), 2) пожелательное, 3) допустительное, 4) отрицательное, 5) запретительное и другие.

Для индоевропейских языков исследователи (А. Мейе, Ж. Вандриес) устанавливают 5 наклонений: 1) индикатив, 2) императив (приказание, просьба), 3) дезидератив (желание и намерение), 4) конъюнктив (эвентуальность и воля), 5) оптатив (возможность и желание).

Количество специальных форм, выражавших модальные оттенки, имело в древних языках тенденцию к сокращению. Древнегреческий язык имел 4 наклонения: индикатив, императив, конъюнктив, оптатив. Латинский язык уже не знал особой формы оптатива, вошедшего в систему конъюнктива как одно из его значений. Индикатив служил для объективной констатации действия, относимого к определённому временному плану; две формы императива передавали приказания и просьбы в отношении настоящего и будущего; оттенки субъективной модальности выражались конъюнктивом.

Наклонения в новых западноевропейских языках

Новые западноевропейские языки сохранили формы индикатива и конъюнктива и создали особые формы кондиционала (условного наклонения) для обозначения обусловленных действий и для выражения предположения, возможности, желательности и некатегорического утверждения: франц. Je le ferais volontiers, нем. Ich würde es gerne tun (‘я охотно сделал бы это’).

В немецком языке формы косвенных наклонений (конъюнктив и кондиционал) участвуют в передаче «чужой» речи, но могут не содержать сомнения в истинности передаваемого: man sagt, er sei hier (‘говорят, он здесь’), er sagt, sie würde singen (‘он говорит, она будет петь’).

Английский язык имеет те же 3 наклонения, причём форма повелительного наклонения совпадает с инфинитивом (без частицы to). Сослагательное наклонение не образует регулярной парадигмы: сохранились старые синтетические формы be и were (if it be true ‘если бы это было верно’, if I were here ‘если бы я был здесь’). Для обозначения желательных, предполагаемых, обусловленных действий возникли аналитические формы из инфинитива со вспомогательными глаголами shall, will, may: I should go (‘я пошёл бы’), he would help (‘он помог бы’). Они употребляются в условном периоде, и их называют также формами условного наклонения.

Наклонения глагола в балканских языках

В языках балканской общности, кроме наклонения (индикатива, конъюнктива, оптатива, императива, условного), есть ещё особая модальная категория, представленная формами выражения удивления (адмиратив) и пересказывания (комментатив), отнесение которых в категорию наклонения считается спорным (А. В. Десницкая, В. Фидлер).

В грамматиках болгарского языка (Ю. С. Маслов) пересказывательную форму, которая может выражать оттенок недоверия, сомнения, удивления (что сближает её с адмиративом), рассматривают как наклонение.

Наклонения глагола в тюркских языках

В  агглютинативных языках множественные модальные значения получают специальные формы. Количество наклонений в тюркских языках колеблется от 4 до 12 (А. М. Щербак):
- караимский язык имеет 4 наклонения: изъявительное, повелительное, желательно-сослагательное, условное;
- в гагаузском прибавляется пятое - долженствовательное;
- в карачаево-балкарском насчитывается 7 наклонений: неопределённое, утвердительное, подтвердительное, условное, повелительное, желательное, относительное;
- в якутском — 10 и т. д.

Для тюркских языков характерно постепенное закрепление формальных различий между наклонениями, формы которых первоначально были многозначны, но со временем претерпели сужение семантики. Помимо основных косвенных наклонений — повелительного, желательного, условного — в различных тюркских языках имеются специальные формы наклонений: 1) долженствовательного (азербайджанский, гагаузский, турецкий, туркменский, чувашский, якутский языки), 2) намерения (азербайджанский, башкирский, казахский, туркменский, узбекский, уйгурский), 3) согласительного (тувинский, хакасский), 4) предположительного (хакасский, якутский) и других, образуемых различными суффиксами.

Наклонения глагола в самодийских языках

Количество и значения наклонений в других агглютинативных языках отчасти совпадают с перечисленными, но имеют и свои особенности: в самодийских языках (И. И. Мещанинов) есть формы изъявительного, повелительного, сослагательного, простительного, предположительного, долженствовательного, вопросительного, побудительного (иначе: юссива), условного, аудитивного наклонения.

Форма аудитивного наклонения для действия, воспринимаемого на слух в селькупском языке: «сыр-кун-а-нти» («я слышал, ты вошел»).

Формы наклонений в нивхском языке

Формы косвенных наклонений нивхского языка (палеоазиатские языки) образуются специальными суффиксами (Ю. А. Крейнович); наклонения намерения и долженствования имеют суффикс ‑ины-: «Н’и раинынт» (‘я намерен пить’); вопросительное — суффикс ‑л-: «Ч’и рал?» (‘ты пил?’); есть особые формы наклонений — предостерегательного, пожелательного, позволительного, очевидного, желательного, неочевидного, эмоционально-отрицательного, отрицания признака, невозможности, нежелания, предосторожности, отказа, предположения и т. п.

Наклонения глагола в нахских языках

В нахских языках насчитывают 10 наклонений (Ю. Д. Дешериев): изъявительное, повелительное — аффикс ‑а/а, алъ/а/: «ал-а» (‘скажи’ — ингуш., чечен.); безотлагательно-повелительное, желательное, просительно-желательное, категорически-повелительное, понудительное, сослагательное, потенциальное, неопределённое.

Использованная литература о категории наклонения

Категория вида [этапов действия] и аспектология

Вид глагольный (в международной терминологии — аспект) — грамматическая категория глагола, обобщённо указывающая, «как протекает во времени или как распределяется во времени» (А. М. Пешковский) обозначенное глаголом действие. В отличие от категории глагольного времени, вид связан не с дейктической (см. Дейксис) темпоральной (временно́й) локализацией действия, а с его внутренней «темпоральной структурой», с тем, как она интерпретируется говорящим. Категория вида в разных языках характеризуется значительным многообразием как со стороны внешних (синтетических или аналитических) форм своего выражения, так и со стороны содержания. В языках мира выделяются аспектуальные противопоставления, связанные с достижением​/​недостижением внутреннего предела действия, с подчёркиванием процесса протекания действия, с понятием состояния и достигнутого состояния, с понятиями многократности, обычности и т. п. Противопоставление значений этого типа выступает как вид, поскольку оно получает в том или ином языке статус грамматической категории. В противном случае оно рассматривается как семантическая (понятийная) категория (И. И. Мещанинов) или как противопоставление «аспектуальных классов» (динамические​/​статические, предельные​/​непредельные глаголы) и их подклассов — так называемых способов действия в рамках функционально-семантического поля аспектуальности (А. В. Бондарко), т. е. в составе широкой совокупности грамматических, словообразовательных, лексических и иных средств, служащих для выражения такого рода значений.

В  русском и других славянских языках грамматически противопоставлены совершенный и несовершенный вид (перфектив и имперфектив). Семантической базой этого противопоставления являются предельные глаголы, причём совершенный вид сигнализирует достижение предела и, в силу этого, представляет действие в его неделимой целостности, а несовершенный вид нейтрален к признаку достижения предела и к признаку целостности; во многих случаях он указывает на действие, лишь в перспективе направленное к пределу или вовсе не предусматривающее предела (у непредельных глаголов). В контексте высказывания значение одного и другого вида в зависимости от ряда условий реализуется в одном из частных видовых значений (функций). У совершенного вида выделяются конкретно-фактическая («Я открыл окно»), наглядно-примерная («Татьяна то вздохнёт, то охнет») и другие функции. У несовершенного вида главными частными функциями являются конкретно-процессная («Я открывал окно» — в тот момент), неограниченно-кратная («открывал по вечерам» и т. п.) и обобщённо- или общефактическая («Ты открывал окно? — Да, открывал»), когда важен факт сам по себе, а не его протекание, результат, возможная многократность и т. д. Несовершенный вид выражает также постоянное отношение («Сумма углов треугольника равняется двум прямым») и другие значения и выступает вместо совершенного вида в позициях нейтрализации, например в так называемом историческом настоящем: «Вчера он приходит и говорит» (вместо «пришёл и сказал»).

Противопоставление совершенного и несовершенного вида проходит в славянских языках через всю систему глагола. В плане выражения виды различаются: 1) сочетаемостью, ср. невозможность постановки совершенного вида после фазовых глаголов типа «начать», «кончить», «продолжать» («начал писать», но не «написать»), после «всё», «всё больше» («Он всё полнел», но не «...располнел»); 2) составом парадигмы, ср. в русском языке отсутствие причастий на -щий и будущего сложного в числе форм совершенного вида; 3) строением глагольной основы: за корневыми основами закреплено значение несовершенного вида, реже (ср. «дать», «бросить») совершенного вида; добавление приставки («с-делать», «про-делать», «от-делать») или суффикса однократности («маз-ну-ть») делает основу предельной и переводит её в совершенный вид (перфективирует); добавление суффикса имперфективации создаёт производную основу несовершенного вида («да-ва-ть», «брос-а-ть», «про-дел-ыва-ть»), которая может снова перфективироваться («надавать обещаний», «побросать»). Если между образованиями противоположных видов нет различий в лексическом значении, возникает чисто видовая соотносительность (видовая пара): «дать — давать», «проделать — проделывать»... (в т.ч. с использованием т.н. пустой приставки: «делать — сделать» или супплетивизма; «брать — взять»). Многие глаголы стоят по семантическим или формальным причинам вне видовых пар, являясь «только несовершенными» («зависеть», «учительствовать») или «только совершенными» («рухнуть», «побросать»). Есть также двувидовые основы, от каждой из которых образуются формы обоих видов (ср. «женить», «исследовать»). Спорным остаётся вопрос, является ли вид в русском языке словообразовательной или словоизменительной [семантическойй или грамматической] категорией.

Со славянским совершенным видом ряд учёных сближает некоторые префиксальные глагольные образования других языков. Эти сближения наиболее убедительны для языков, в которых получили развитие те или иные средства имперфективации префиксальных глаголов, например для литовского, осетинского, венгерского.

В  современных английском, испанском и некоторых других языках выделяют так называемый прогрессивный вид (прогрессив, англ. Progressive, или континуатив, англ. Continuous), изображающий действие в процессе его осуществления в конкретный момент времени (англ. I am writing, исп. estoy escribiendo ‘Я пишу в данный момент’) и противопоставленный в различных временах, наклонениях и инфинитиве «общему» виду (непрогрессиву). Прогрессивный вид представлен аналитическими формами. Иногда в качестве вида рассматривают также аналитический перфект английского, романских и ряда других языков.

В  древнегреческом языке были противопоставлены три вида: 1) презентно-имперфектный, близкий по значению славянскому несовершенному виду (но не выступавший в общефактической функции), 2) аористический, близкий к совершенному виду (но использовавшийся и при простом указании на факт, в частности с обстоятельством длительности), 3) и перфектный, обозначавший состояние (обычно как результат предшествующего изменения): ἕστηκα ‘Я (стал и) стою’. Эти виды различались синтаксическим употреблением, составом форм (так, в рамках аористического вида нет форм настоящего времени), строением основы (чередованиями, суффиксами, редупликацией), отчасти и личными окончаниями (особыми в перфектном виде).

В  различных языках выделяют также многократный (итератив, фреквентатив) и некоторые другие виды. В одном языке могут совмещаться разные видовые противопоставления. С другой стороны, есть языки, не имеющие категории вида, в которых достигнутость​/​недостигнутость предела действия и другие аспектуальные значения обычно явствуют из соотношения предикатов, соседствующих в составе высказывания, или выражаются другими средствами функционально-семантического поля аспектуальности (таков, например, немецкий язык).

Категория вида связана с другими глагольными категориями, особенно тесно — с категорией времени. Эта связь проявляется в невозможности образования некоторых времён в рамках одного из видов, в специфическом использовании некоторых видо-временных форм: так, в русском и других славянских языках (кроме южнославянских) настоящее время совершенного вида преимущественно используется в значении будущего [иду - приду]. В ряде языков некоторые противопоставления по категории вида представлены лишь в сфере прошедшего времени. В арабском, китайском, ряде африканских языков видовое противопоставление вообще не отделено от временно́го. Так, в глаголе языков йоруба и игбо (ква языки) форма, выражающая завершённое действие, автоматически обозначает прошедшее время, а форма, выражающая протекающее действие, — настоящее время (если в предложении нет лексических показателей, противоречащих этим временны́м значениям).

Аспектоло́гия (от лат. aspectus — внешний вид, облик и греч. λόγος — слово, учение) — раздел грамматики, изучающий глагольный вид (аспект) и всю сферу аспектуальности, т. е. видовых и смежных с ними значений, получивших в языке то или иное выражение. Помимо грамматических видовых и видо-временны́х категорий аспектология изучает аспектуальные классы глаголов (динамические​/​статические, предельные​/​непредельные глаголы) и их подклассы, так называемые способы действия, а также различные аспектуально релевантные компоненты контекста, представленные неглагольной лексикой и средствами синтаксиса.

Уже в античном мире осознавались аспектуальные классыАристотеля — первое разграничение предельных и непредельных глаголов) и некоторые аспектуальные различия между глагольными формами (стоики и Аполлоний Дискол в греческом языке, Варрон в латинском языке). Однако более поздние грамматики рассматривали соответствующие глагольные формы только как частные подразделения категории времени, что надолго определило трактовку глагола в западноевропейской традиции и сказалось и в русской грамматической науке (ср. 10 времён русского глагола у М. В. Ломоносова). Термин «вид» (греч. εἶδος) встречается уже у Дионисия Фракийского, но обозначает у него различие «первичных» и производных слов и некоторые семантические группы имён и глаголов, лишь в части случаев соответствующие способам действия современной аспектологии. Так же используется термин «вид» в латинской грамматике Элия Доната, в грамматических сочинениях, бытовавших в средние века на Руси, и у Мелетия Смотрицкого.

Противостояние совершенного и несовершенного вида в славянском глаголе впервые отметили чешские грамматики 17 в., особенно В. Я. Роса. Они же впервые описали морфологический механизм славянского вида. В начале 19 в. В. (Е.) Копитар говорит о совершенном и несовершенном виде как о главном грамматическом различии в славянском глаголе и указывает на смысловые соответствия славянским видам в древнегреческом и романских языках. В это же время начинается разработка учения о виде на материале современного русского языка (И. С. Фатер, А. В. Болдырев, позже Н. И. Греч, К. С. Аксаков, Н. П. Некрасов). Г. Курциус разрабатывает учение о виде в древнегреческом языке и принципиально разграничивает категории времени и вида. Ф. Миклошич, А. А. Потебня, Г. К. Ульянов, Ф. Ф. Фортунатов закладывают основы славянской сравнительной и исторической аспектологии, С. Н. Шафранов, Л. П. Размусен — основы сопоставительной аспектологии. Выделение предельных и непредельных глаголов в романских языках восходит к французской грамматике Л. Мейгре (1550). В 19 в. оно было обосновано А. Бельо (на испанском материале) и Ф. Дицем. Изучение соответствующих фактов германских, отчасти и других индоевропейских языков пошло в 19 в., особенно у младограмматиков, по пути неправомерного приравнивания предельности к славянскому совершенному виду (В. Штрейтберг и его школа). Лишь в начале 20 в. в работах Х. Педерсена, А. Нурена и других складывается более адекватная картина оппозиции предельность​/​непредельность в германских языках.

В  1‑й половине 20 в. важный вклад в изучение вида русского глагола внесли А. Мазон (впервые описавший систему частных видовых значений), С. О. Карцевский (дифференцированно подошедший к разным морфологическим типам видовых пар) и — в рамках развёрнутых описаний грамматической системы русского языка — А. А. Шахматов, А. М. Пешковский, В. В. Виноградов. Появляются первые подробные исследования категории вида в других славянских языках. Важный этап в развитии аспектологии был связан с разграничением вида и способа действия, предвосхищенным ещё Потебнёй и сформулированным на материале польского языка С. Агреллем (1908). Оно позволило чётче выделить вид как грамматическую категорию, создало предпосылки для работ по общей аспектологии (Э. Кошмидер и др.) и для постановки проблем генезиса славянского вида (Н. ван Вейк и другие). В 30‑е гг. Р. О. Якобсон, опираясь на идеи Фортунатова, Шахматова и Пешковского, выдвигает положение о привативном (определяемом наличием​/​отсутствием одной черты) характере славянской видовой оппозиции и о маркированности совершенного вида. Особая линия развития общей аспектологии представлена (главным образом применительно к французскому языку) Г. Гийомом.

С  конца 40‑х гг. 20 в. и в последующие десятилетия в русской и славянской аспектологии происходит выделение аспектуально значимых классов и подклассов глагольной лексики и соответственно семантических типов видовой соотносительности и несоотносительности, исследуются контекстуальные и ситуативные условия реализации отдельных видовых значений, выдвигается важное также для общей и сопоставительной аспектологии понятие функционально-семантического поля аспектуальности, дебатируется вопрос о иерархии семантических признаков вида, выявляются роль видовых противопоставлений в организации текста и отношения между видом и значением определённости​/​неопределённости именной группы. Исследования ведутся на материале русского (Н. С. Авилова, А. В. Бондарко, М. Я. Гловинская, А. М. Ломов, М. А. Шелякин, Дж. Форсайт, М. Лейнонен, Ж. Фонтен, А. Тимберлейк и другие), польского (В. Сьмех, А. Вежбицкая и другие), чешского (Ф. Копечный и другие), сербскохорватского (Дж. Грубор), болгарского (Св. Иванчев, Ю. С. Маслов, В. Станков и другие), старославянского (А. Достал) и других славянских языков. Проводятся межславянские сопоставления (Е. Беличова-Кржижкова, Х. Голтон, М. Деянова, Н. Телин и другие) и работы по генезису славянского вида (П. С. Кузнецов, И. Немец и другие).

Активно ведутся аспектологические исследования по английскому (И. П. Иванова, Р. Мак-Коард, А. Шопф и другие) и другим германским языкам (Б. М. Балин, Х. Й. Веркёйл и другие), а также романским языкам (Е. А. Реферовская, Э. Бенвенист, В. Поллак, К. Хегер и другие). Некоторые из зарубежных учёных трактуют вид как универсальную «психологическую», понятийную или даже «стилистическую» категорию либо усматривают категорию вида в противопоставлении предельных и непредельных глаголов и в других явлениях, относимых рядом советских аспектологов к неграмматическим элементам функционально-семантического поля аспектуальности.

Разрабатываются вопросы аспектологии латинского (И. М. Тронский, М. Кравар и другие), древнегреческого (И. А. Перельмутер, П. Фридрих и другие), новогреческого (Х. Я. Зайлер), балтийских (Л. Дамбрюнас, Э. А. Галнайтите, А.-С. Р. Паулаускене), индийских (Т. Я. Елизаренкова, З. Линхард) и других индоевропейских языков. Изучаются генезис и раннее развитие видо-временны́х образований индоевропейского глагола (Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров, Е. Курилович, Я. Сафаревич и другие).

В  круг аспектологических исследований всё шире вовлекаются неиндоевропейские языки — афразийские (Ф. Рундгрен, Курилович), финно-угорские (Б. А. Серебренников и другие), тюркские (Д. М. Насилов, А. А. Юлдашев, Л. Юхансон и другие), монгольские, тунгусо-маньчжурские, кавказские, баскский, корейский, китайский и другие языки. В общей аспектологии интенсивно дебатируются проблемы логических основ аспектуальных оппозиций в связи с семантической типологией глаголов [?] (З. Вендлер, А. А. Холодович, Т. В. Булыгина, Ф. Данеш), вопросы взаимодействия вида с другими грамматическими категориями и соответствующими функционально-семантическими полями. Развернулись работы по сопоставительно-типологической аспектологии (С. Г. Андерссон, М. Вандрушка, Э. Даль, В. Дреслер, Б. Комри, В. П. Недялков, Х. Томмола и другие), в частности с обследованием по единой программе языков разных генетических групп и географических ареалов.

Использованная литература по глагольной аспектологии

Категория времени [соотнесенности действия]

Вре́мя глагольное — грамматическая категория глагола, являющаяся специфическим языковым отражением объективного времени и служащая для темпоральной (временно́й) локализации события или состояния, о котором говорится в предложении. Эта локализация является дейктической, т. е. соотнесённой прямо или косвенно с реальным или воображаемым hic et nunc ‘здесь и теперь’. Она заключается в указании посредством противопоставленных друг другу временны́х форм (глагольных времён) на одновременность, предшествие или следование события моменту речи или — в случае так называемой относительной временно́й ориентации — какой-то другой точке отсчёта. В некоторых языках формы времени указывают и на временну́ю дистанцию (близость или отдалённость события). Локализация, даваемая категорией времени, может сочетаться с более детальным указанием времени при помощи лексических и синтаксических средств (обстоятельств времени, соответствующих союзов и т. д.).

В  современном русском языке глагольные времена, при их прямом употреблении, определяют событие непосредственно по отношению к моменту речи как одновременное (настоящее время), предшествующее (прошедшее время) или последующее (будущее время). При относительном употреблении, например в придаточных предложениях, зависящих от глаголов мысли, чувства и речи, событие ориентировано по отношению ко времени действия главного предложения: «Ему показалось, что в доме кто-то ходит»; «Он сказал, что приедет».

В  ряде языков существуют специальные «относительные» времена, дающие сложную, двух- (и даже трёх-) ступенчатую ориентацию, т. е. ориентирующие событие по отношению к какой-либо точке отсчёта, локализуемой, в свою очередь, относительно момента речи. Таковы «времена предшествия» — предпрошедшее (плюсквамперфект), предбудущее (лат. futurum exactum) и перфект, впрочем, занимающий в системе относительных времён особое место; «времена следования», например будущее в прошедшем (лат. futurum praeteriti); и времена, совмещающие следование и предшествие («будущее предварительное в прошедшем»). Некоторые исследователи выделяют ещё «времена одновременности», например как «прошедшее одновременности» («настоящее в прошедшем») трактуют имперфект старославянского, латинского, французского, болгарского и некоторых других языков.

Особый случай представляет переносное, метафорическое употребление времён, когда говорящий мысленно переносится в другой временной план, как бы заново «проигрывая» прошлые события (так называемое историческое настоящее: «Иду я вчера по улице») или предвосхищая будущие («Ну, я пошёл», «Мы погибли») [прошедшее в будущем, прошедшее объявительное].

В  непредикативных формах глагола (вербоидах) выступает, как правило, относительная ориентация — на время существования ситуации, описываемой сказуемым соответствующего предложения. Ср. деепричастия русского языка, указывающие, в зависимости от вида глагола, либо на одновременность сопутствующего действия главному («прощаясь, говорил...»), либо на его предшествие («простившись, пошёл домой») и на наличие состояния-результата («сидел сгорбившись»). Значения одновременности, предшествования и следования действий и другие временны́е отношения между действиями, выражаемые глагольными формами, некоторыми языковедами выделяются в особую языковую категорию — таксис.

Средства выражения категории времени в языках мира разнообразны. Нередко даже в одном языке используются на равных правах синтетические и аналитические формы (ср. «пишу» — «буду писать»).

Категория времени тесно связана с категориями вида и наклонения, что иногда затрудняет её выделение. Времена дифференцируются по виду (например, в славянских языках). В косвенных [?] наклонениях противопоставление времён отсутствует (например, в русском языке) или сведено к минимуму. Наличие во многих языках нескольких отдельных времён в рамках прошедшего, а иногда также в рамках настоящего и будущего, бывает обусловлено не только наличием относительных времён, но и существованием между соответствующими формами смысловых различий, относящихся к области видовых (аспектуальных) значений. Именно так противостоят друг другу в ряде языков аорист и имперфект. Видовым, по крайней мере по происхождению, является в ряде языков и противостояние перфекта другим формам прошедшего времени. Яркая модальная окрашенность будущего времени и особенно будущего в прошедшем, побуждает многих учёных исключать эти формы из категории времени и относить их к категории наклонения. Привлечение данных по неиндоевропейским языкам показывает, что вид, время и наклонение нередко выступают в нерасчленённом единстве. Так, основные формы арабского глагола, т.н. перфект и имперфект, выражают нерасчленённо значение вида и относительного времени: перфект — значение завершённого действия, предшествующего «точке отсчёта», имперфект — значение незаконченного действия, одновременного ей. Глагольные формы бирманского языка, америндских языков хопи и меномини, некоторых австралийских языков нерасчленённо выражают время и наклонение.

Уже Аристотель выделял время как характерную особенность глагола в отличие от имени. Позже в европейской научной традиции учение о категории времени опиралось главным образом на систему глагольных времен латыни, различающую основные и относительные времена [?].

Соответственно М. В. Ломоносов насчитывал в русском языке 10 времён, трактуя в ряде случаев видовые и некоторые близкие к ним различия как временны́е. С осознанием категории вида количество выделяемых времён уменьшалось, и в середине 19 в., отчасти в связи с неразграничением прямых и метафорических употреблений форм времени, была выдвинута теория об отсутствии категории времени в русском глаголе (К. С. Аксаков, Н. П. Некрасов). Более адекватную картину категории времени в русском языке и в его истории даёт А. А. Потебня. Употребление времён русского глагола подробно описано в работах А. А. Шахматова, А. М. Пешковского, В. В. Виноградова, Н. С. Поспелова, А. В. Бондарко и других.

В  современном зарубежном языкознании значит. распространение получила реинтерпретация традиционной теории времён, предложенная Х. Рейхенбахом и оперирующая тремя понятиями: 1) событие (E — от англ. event), 2) момент речи (S — от speech moment) и 3) момент референции, соотнесения (R — от reference). Последний может совпадать с моментом события (например, в простом прошедшем времени английского языка, в будущем времени), или с моментом речи (в английском Present Perfect), или с тем и другим моментом сразу (в настоящем времени) или не совпадать ни с тем, ни с другим (например, в плюсквамперфекте, в котором все три момента выстраиваются в последовательность E — R — S). Близкую систему с другой символикой предложил У. Э. Булл.

Перспективно рассмотрение категории времени с позиций лингвистики текста, основанное на отграничении эпического повествования от других видов сообщений. Предшественником этого подхода был А. Белич, выделивший сферу синтаксического индикатива, в котором употребление всех форм времени соотнесено с реальным моментом речи, и сферу синтаксического релятива, в которой прошлое как бы полностью отрешено от реального настоящего и изображается само по себе. Э. Бенвенист разграничил «план речи», использующий во французском языке все времена, кроме «аориста» (passé simple), и все три грамматических лица, и «план истории», использующий только «повествовательные» времена (во французском языке — аорист, имперфект, плюсквамперфект, конструкцию «il allait partir», но не сложный перфект) и — в чистом случае — только 3‑е лицо единственного и множественного числа. Х. Вайнрих на материале ряда романских и германских языков разработал концепцию, соответственно противопоставляющую времена «обсуждаемого» и времена «повествуемого» мира (besprochene und erzählte Welt).

Использованная литература о категории времени

Категория модальности (может, должен, хочет)

Мода́льность (от ср.-лат. modalis — модальный; лат. modus — мера, способ) — функционально-семантическая категория, выражающая разные виды отношения высказывания к действительности, а также разные виды субъективной квалификации сообщаемого. Модальность является языковой универсалией, она принадлежит к числу основных категорий естественного языка, «в разных формах обнаруживающихся в языках разных систем..., в языках европейской системы она охватывает всю ткань речи» (В. В. Виноградов). Термин «модальность» используется для обозначения широкого круга явлений, неоднородных по смысловому объёму, грамматическим свойствам и по степени оформленности на разных уровнях языковой структуры. Вопрос о границах этой категории решается разными исследователями по-разному.

К сфере модальности относят:

Объективная и субъективная модальности

Категорию модальности большинство исследователей дифференцируют. Один из аспектов дифференциации — противопоставление объективной и субъективной модальности.

Объективная модальность — обязательный признак любого высказывания, одна из категорий, формирующих предикативную единицу — предложение. Объективная модальность выражает отношение сообщаемого к действительности в плане реальности (осуществляемости или осуществлённости) и ирреальности (неосуществлённости). Главным средством оформления модальности в этой функции является категория глагольного наклонения. На синтаксическом уровне объективная модальность представлена противопоставлением форм синтаксического изъявительного наклонения формам синтаксических ирреальных наклонений (сослагательного, условного, желательного, побудительного, долженствовательного). Категория изъявительного наклонения (индикатива) заключает в себе объективно-модальные значения реальности, т. е. временно́й определённости: соотношением форм индикатива («Люди счастливы» — «Люди были счастливы» — «Люди будут счастливы») содержание сообщения отнесено в один из трёх временных планов — настоящего, прошедшего или будущего. Соотношением форм ирреальных наклонений, характеризующихся временно́й неопределённостью («Люди были бы счастливы» — «Пусть бы люди были счастливы» — «Пусть люди будут счастливы»), при помощи специальных модификаторов (глагольных форм и частиц) то же сообщение отнесено в план желаемого, требуемого или необходимого. Объективная модальность органически связана с категорией времени и дифференцирована по признаку временно́й определённости​/​неопределённости. Объективно-модальные значения организуются в систему противопоставлений, выявляющуюся в грамматической парадигме предложения.

Субъективная модальность (отношение говорящего к сообщаемому), в отличие от объективной, является факультативным признаком высказывания. Семантический объём субъективной модальности шире семантического объёма объективной модальности; значения, составляющие содержание категории субъективной модальности, неоднородны, требуют упорядочения; многие из них не имеют прямого отношения к грамматике. Смысловую основу субъективной модальности образует понятие оценки в широком смысле слова, включая не только логическую (интеллектуальную, рациональную) квалификацию сообщаемого, но и разные виды эмоциональной (иррациональной) реакции. Субъективная модальность охватывает всю гамму реально существующих в естественном языке разноаспектных и разнохарактерных способов квалификации сообщаемого и реализуется: 1) специальным лексико-грамматическим классом слов, а также функционально близкими к ним словосочетаниями и предложениями; эти средства обычно занимают в составе высказывания синтагматически автономную позицию и функционируют в качестве вводных единиц; 2) введением специальных модальных частиц, например, для выражения неуверенности («вроде»), предположения («разве что»), недостоверности («якобы»), удивления («ну и»), опасения («чего доброго») и др.; 3) при помощи междометий («ах!», «ой-ой-ой!», «увы» и др.); 4) специальными интонационными средствами для акцентирования удивления, сомнения, уверенности, недоверия, протеста, иронии и других эмоционально-экспрессивных оттенков субъективного отношения к сообщаемому; 5) при помощи порядка слов, например вынесением главного члена предложения в начало для выражения отрицательного отношения, иронического отрицания («Станет он тебя слушать!», «Хорош друг!»); 6) специальными конструкциями — специализированной структурной схемой предложения или схемой построения его компонентов, например построениями типа: «Нет чтобы подождать» (для выражения сожаления по поводу чего-либо неосуществившегося), «Она возьми и скажи» (для выражения неподготовленности, внезапности действия) и др.

Средства субъективной модальности функционируют как модификаторы основной модальной квалификации, выраженной глагольным наклонением. Они способны перекрывать объективно-модальные характеристики, образуя в модальной иерархии высказывания квалификацию «последней инстанции». При этом объектом факультативной оценки может оказаться не только предикативная основа, но любой информативно значимый фрагмент сообщаемого - в этом случае на периферии предложения возникает имитация дополнительного предикативного ядра, создавая эффект полипредикативности сообщаемого.

В  категории субъективной модальности естественный язык фиксирует одно из ключевых свойств человеческой психики: способность противопоставлять «я» и «не‑я» (концептуальное начало нейтрально-информативному фону) в рамках высказывания. В наиболее законченном виде эта концепция нашла отражение в работах Ш. Балли, который считал, что в любом высказывании реализуется противопоставление фактического содержания (диктума) и индивидуальной оценки излагаемых фактов (модуса). Балли определяет модальность как активную мыслительную операцию, производимую говорящим субъектом над представлением, содержащимся в диктуме. В русском языкознании глубокий анализ функционального диапазона модальности и, в частности, конкретных форм проявления субъективной модальности на разных уровнях языковой системы представлен в работе Виноградова «О категории модальности и модальных словах в русском языке», послужившей стимулом для ряда исследований, направленных на углубление поиска собственно языковых аспектов изучения модальности (в отличие от логической модальности), а также на изучение специфики оформления этой категории в условиях конкретного языка с учетом его типологических особенностей.

Во многих исследованиях подчёркивается условность противопоставления объективной и субъективной модальности. По мнению А. М. Пешковского, категория модальности выражает только одно отношение — отношение говорящего к той связи, которая устанавливается им же между содержанием данного высказывания и действительностью, т. е. «отношение к отношению». При таком подходе модальность изучается как комплексная и многоаспектная категория, активно взаимодействующая с целой системой других функционально-семантических категорий языка и тесно связанная с категориями прагматического уровня. С этих позиций в категории модальности усматривают отражение сложных взаимодействий между четырьмя факторами коммуникации: говорящим, собеседником, содержанием высказывания и действительностью.

Семантика модальности

Возможность, запрет, разрешение:

  1. Он может (физически способен) - Он не способен
  2. Он может (ему разрешено / не запрещено) - Ему нельзя (запрещено, не разрешено)

Долг, обязанность, совет:

  1. Он должен (предположение)
  2. Он должен (моральный долг)
  3. Он обязан
  4. Он обещал
  5. Ему следует (совет)

Намерение, желание:

  1. Он собирается (готовится)
  2. Он хочет (намерен)
  3. Он хотел бы (ему хотелось бы)
  4. Ему нравится
  5. Он любит

Использованная литература о категории модальности

Частные формально-грамматические категории глаголов

В  языках с богатой морфологией наблюдается подразделение глаголов на формально-грамматические разряды типа

Спряжение глагола

Спряже́ние (лат. conjugatio) — глагольное формообразование, охватывающее всю парадигму глагола, всю совокупность его форм в пределах одной глагольной лексемы, и выражающее соответствующие грамматические категории. Границы спряжения одного глагола зависят от того, как определяются границы глагольной лексемы. Так, в русском языке изменение по категории вида традиционно не включают в состав спряжения одного глагола, а рассматривают как образование производного глагола со своим отдельным спряжением; часто не относят к спряжению и образование причастий и деепричастий. Аналитические формы в составе спряжения иногда обозначают термином перифрастическое спряжение. В большинстве языков не все глаголы спрягаются одинаковым образом. Поэтому, наряду с общим понятием спряжения, выделяют отдельные спряжения (т. е. его типы, или модели) для отдельных групп глаголов. В некоторых случаях между такими типами наблюдается чёткое семантическое противопоставление, в других же — лишь традиционная закреплённость отдельных типа за определённым кругом глагольной лексики.

В  некоторых языках отрицательное спряжение (например, в финском с отрицательным вспомогательным глаголом en ‘я не...’, et ‘ты не...’ и т. д. и неизменяемой по лицам и числам формой полнозначного глагола) противопоставлено положительному (утвердительному) спряжению.

Во многих языках различают объектное и безобъектное (субъектное) спряжение. Первое используется у переходных глаголов, употреблённых с прямым дополнением (или только с определённым прямым дополнением — именем собственным, личным местоимением, существительным с определённым артиклем и т. п.), второе — у переходных глаголов, употреблённых абсолютно (или с неопределённым дополнением), и у непереходных; ср. венг. tudom ‘я знаю’ (например, этого человека) — tudok ‘я знаю’ (одного человека и т. п.), megyek ‘я иду’. Иногда глагол в объектном спряжении не только указывает своей формой на наличие дополнения, но и согласуется с ним в лице. Таково полиперсональное (двух- и даже трёхличное) спряжение в кавказских, палеоазиатских и некоторых других языках, отражающее в формах глагола лицо, число (также, в зависимости от языка, грамматический род и класс) всех своих актантов — как подлежащего, так и дополнения (или двух дополнений — прямого и косвенного). Ср. абх. ды-з-беит ‘его/её (человека)-я-видел’, и-з-беит ‘то (вещь)-я-видел’, и-бы-р-тоит ‘то (вещь)-тебе (жен. род)-они-дают’, бы-р-на-тоит ‘тебя (жен. род)-им-то (не-человек)-даёт’. Полиперсональное спряжение противопоставлено моноперсональному (одноличному), используемому у непереходных глаголов.

В  индоевропейских, семитских и многих других языках спряжение независимо от переходности​/​непереходности является моноперсональным и глагол согласуется в лице и числе (в ряде случаев и в роде) только с одним актантом — с подлежащим. Однако есть языки, в частности и некоторые индоевропейские, в которых глаголы (кроме возвратных) вообще лишены согласовательных категорий, т. е., спрягаясь по временам, наклонениям и т. д., не спрягаются по лицам и числам. Так, дат. skriver — настоящее время глагола «писать» для любого лица единственного и множественного числа: ср. jeg skriver ‘я пишу’, du skriver ‘ты пишешь’ и т. д. Особое личное спряжение возвратных глаголов выделяется в тех языках, в которых показатель возвратности изменяется по категориям лица и числа. Ср. франц. je me trompe ‘я ошибаюсь’, tu te trompes ‘ты ошибаешься’, nous nous trompons ‘мы ошибаемся’ и т. д. (невозвратное je trompe значит ‘я обманываю’). Специфическими чертами семантики отмечены и глаголы с неполным спряжением, например безличные (дефектные по категории лица, числа, в соответствующих формах и рода — ср. рус. «светает», «светало»).

Формальные разряды в спряжении, не связанные или слабо связанные с какими-либо семантическими группировками глаголов, широко представлены во многих языках флективной типологии. В диахронической перспективе такие конъюгационные разряды оказываются отложениями разных этапов развития языка или следами утраченных семантических различий прошлых эпох. В синхронном срезе они должны рассматриваться как параллельные способы передачи одного и того же содержания. Таковы тематическое и атематическое спряжение древних индоевропейских языков (противопоставлены наличием​/​отсутствием так называемого тематического гласного e/o перед личным окончанием, а отчасти и самими окончаниями), спряжение на ‑mi и на ‑hi в хеттском (ija-mi ‘я делаю’ — da-hi ‘я беру’), четыре спряжения в латыни, различающиеся основообразующими гласными, более старое «сильное» и позднейшее «слабое» спряжение в германских языках (англ. to fall ‘падать’ — прошедшее время fell, но to call ‘звать’ — прошедшее время called и т. д.), а также спряжение глаголов более мелких формальных разрядов и так называемых неправильных глаголов разных языков.

В  древних славянских и современных восточнославянских языках, исходя из форм презенса, различают два главных спряжения — первое (рус. «берёшь», «берут») и второе («летишь», «летят») и, кроме того, остатки атематического спряжения («ем», «ешь», «ест») и разноспрягаемые глаголы. В западно- и южнославянских языках из-за стяжения групп гласных (после выпадения интервокального j, ср. рус. диалектное «быват» из «бывает») сформировался обширный класс глагольных основ с исходом на ‑a‑, усвоивший в 1‑м лице единственного числа презенса окончание ‑m по образцу атематических глаголов и составивший новое, третье спряжение (польск. czytam ‘читаю’). Окончание ‑m распространилось и на другие типы основ (ср. в польском языке четвёртое спряжение umiem ‘умею’), а в ряде славянских языков на все глаголы (ср. словен. nesem ‘несу’, vidim ‘вижу’, delam ‘делаю’). Конъюгационные классы традиционно выделяли в славянских языках также по типам основ инфинитива, а позже — с учётом соотношения презентной и инфинитивной основы. Были предложены описания спряжения славянских языков, постулирующие принцип единой («полной») основы, «усекаемой» по определённым морфонологическим правилам при образовании отдельных групп форм: конечный гласный «полной основы» отбрасывается перед окончанием, начинающимся с гласного (рус. соса- + у → сосу), конечный j — перед суффиксом, начинающимся с согласного (играj- + л → играл), и т. д., а для ряда форм постулируются «более глубокие усечения» и разные дополнительные правила.

Использованная литература о категории спряжения

Порода глагола

Поро́да (калька араб. nau̯ʕ-un نوع) — принятое в русской семитологической традиции обозначение производных глагольных основ, образующих парадигматически связанную систему. Породы модифицируют первичное значение глагола в отношении образа действия или состояния в качественном, количественном, направительном значениях. В европейской лингвистической традиции обычно используются термины типа «корень», «основа» (лат. stirps, англ. stem, нем. Stamm и т. д.), а также «спряжение», «тема», «производная форма» и т. п.; в грамматиках иврита породы обозначаются термином bini̯ān, мн. ч. bini̯ānīm ‘постройки’, ‘строения’.

Каждая порода имеет полную парадигму спрягаемых глагольных форм, а также отглагольных имён и причастий. Количество пород, их набор и семантика варьируют в различных семитских языках, а также у различных глаголов в одном и том же языке. Не всегда возможно трактовать значение той или иной породы как закономерную трансформацию значения первичной породы того же глагола, которая иногда вообще может отсутствовать в данном языке.

Для обозначения пород в ассириологии и сравнительном семитском, а также афразийском языкознании используются прописные латинские буквы, связанные с терминами, принятыми в европейском языкознании:

  1. B или G — основная порода (от англ. basic stem или нем. Grundstamm);
  2. D (от нем. Doppelungsstamm) — породы, образуемые путём полной или частичной редупликации корня (например, удвоением 2‑го корневого согласного в семитских языках);
  3. породы, образованные присоединением аффиксов: T (аффикс t), N (аффикс n), S (аффиксы š, s, h, ʔ, вероятно, восходящие к общесемитскому и общеафразийскому аффиксу *š:ʔ < h < š);
  4. A (образуется постановкой ā между 1‑м и 2‑м согласными корня); имеет ограниченное распространение (в основном южносемитские и, редко, северно-центральные семитские языки).

Остальные породы широко распространены во всех семитских языках, а также в языках других ветвей афразийской семьи и восходят, по-видимому, к общеафразийскому состоянию (семитской породе N в берберо-ливийских и кушитских языках соответствует порода M).

Кроме основных пород существуют также породы, образованные сочетанием двух или более основных типов, чаще всего T + N, а также сочетанием типов T и N с D и S. Наиболее общие значения пород:

  1. D — интенсив, итератив, фактитив, декларатив, используется для образования отыменных глаголов;
  2. T — рефлексив, реципрок, пассив, иногда габитатив;
  3. N/M — рефлексив, реципрок, пассив;
  4. S — каузатив, иногда фактитив, декларатив;
  5. A — конатив (значение целенаправленности), реципрок.

Сочетания пород Т и N с D и S служат для выражения рефлексива от каузатива, итератива и т. п.

В частных отраслях семитологии употребляются и другие обозначения для пород (например, при помощи форм глагола рʕl ‘делать’ в исследованиях по арамейским языкам и ивриту; при помощи римских цифр в арабистике и др.).

Иногда термин «порода» используется для обозначения парадигматически связанных производных глагольных основ, не имеющих общего генезиса с указанными семитскими и афразийскими породами, но обладающих определённым типологическим сходством с ними (подобные явления встречаются как в языках афразийской семьи, например, в чадских, так и за её пределами), однако такое толкование термина не получило широкого распространения.

Использованная литература о породах афразийского глагола

Сетевые обзорные статьи о глаголе

Литература о глаголе и глагольных категориях


Главная
Грамматика: Морфология: Синтаксис: Языковый строй | Классиф. грам. категорий | Описание грам. категорий | Категории имени | Категории глагола | Книги по грамматике
На правах рекламы (см. условия): [an error occurred while processing this directive]    


© «Сайт Игоря Гаршина», 2002, 2005. Автор и владелец - Игорь Константинович Гаршин (см. резюме). Пишите письма (Письмо И.Гаршину).
Страница обновлена 22.03.2024
Яндекс.Метрика